Юрий Никитин - Трехручный меч

— Тогда их переносит, а не перелетают, — возразил он с убийственной логикой. — Нет, это летит само… К счастью, мы для него слишком уж мелкие… На один зуб вместе с конем.

* * *

Воздух постепенно свежел, я инстинктивно чувствовал, что приближаемся к океану. Появилась некая соленость, что ли, может быть, в ноздри попала пара молекул ароматов гниющих водорослей, выброшенных на берег, но я чувствовал, что еще сегодня выйдем на берег океана. В крайнем случае завтра.

Даже лес стал другим, по-моряцки раскорячистым, словно тоже старается удержаться на качающейся палубе, деревья с виду огрубели, вся кора в наростах, наплывах, в трещинах, корни вылезают, вспучивая мох, на каждом шагу, конь забодался перешагивать, а вскачь не пойдешь, все корни покрыты зеленым мохом, сразу рвется, а ты, поскользнувшись, падаешь так, что обязательно треснешься башкой о другой корень.

Между деревьями просторно, все на одинаковом расстоянии друг от друга, словно высажены квадратно-гнездовым, но на самом деле каждое растопырилось ветвями и не подпускает другие близко. А под землей такая же драка идет за участки корма: как я помню из школьных уроков, корни выглядят зеркально в отношении кроны…

Ворон внезапно снялся с плеча, как боевой сокол с перчатки, унесся, волк тоже насторожился, принюхался:

— Мой лорд, пахнет подвигами!

— Уступаю, — ответил я поспешно.

— Нет, — сказал он еще поспешнее, — это по вашей части. Я должен чтить субординацию.

Рогач ускорил бег, вскоре и я заметил массивный каменный столб, а к нему с той стороны тяжелыми цепями прикована обнаженная женщина. Кого-то очень боятся, раз выбрали очень красивую, сочную, в самой поре, да и столб изрезан жуткими мордами, харями, рылами. Добро бы драконьими или звериными, но все морды — человечьи, что как раз и есть самое страшное, ибо нет морды страшнее, чем у рассвирепевшего человека.

— Как думаешь, — спросил я, — опять речному богу жертва?

— А у него харя не треснет? — спросил волк подзадоривающе.

Ворон каркнул над ухом:

— У речного шлем с двумя рогами.

— Всегда? — спросил я.

— Всегда. Никто никогда не видел без шлема. Говорят, даже в спальню к своей супруге он тоже…

— Наверное, лысый, — предположил я.

Женщина смотрела в нашу сторону с надеждой. Я пустил коня мимо, уже исчерпан лимит по спасению приносимых в жертву. Нельзя слишком часто, повторы приедаются, никто повторы не любит, меня за эти повторы просто достали, так что пусть ждет либо бога, либо другого освободителя, их как собак нерезаных. Да и устои веры могут серьезно пошатнуться, если вот так всякий раз отнимать жертву, кто таким богам будет воскурять фимиам, а народ без религии — это стадо, даже хуже, чем стадо — стая. Опасная и непредсказуемая, как говорят депутаты, стая атеистов. А этого ну вот совсем не надо, не надо.

За спиной раздался отчаянный крик. Женщина рвалась в цепях, глаза стали отчаянными, красивые волосы растрепались, а крупные груди напряглись, смотрели в мою сторону красными бутонами. Конь запрядал ушами и начал останавливаться.

Я стегнул его меж ушей.

— Прежде всего долг, — сказал я сурово, — а уж потом личные чуйства.

— Когда выполним долг, — напомнил волк, — ее уже сожрут.

— В чужой монастырь со своим уставом не ходят, — возразил я. — Мы должны уважать чужие обычаи!

Мы свернули, за спинами раздался долгий тоскливый крик, истончился и затих.

На берег мы выбрались к обеду, волк с уважением посматривал на огромные волны, подбегал понюхать, отскакивал, увидев грозно надвигающуюся волну, убегал позорно, поджав хвост, волны здесь такие, что ломают камни, прибрежные скалы точат, как бобры мягкое дерево. Ворон с удовольствием начал пересказывать приключения Синдбада, выдавая за свои, я промолчал, я же читал Дейла Карнеги, а там сказано насчет, как удержать друзей. К тому же неиссякаемый источник мудрости, это я про народ, ставший теперь электоратом, давно заметил, что лучше придержать острое словцо, чем потерять друга.

Даже небо над морем не такое синее, а с зеленоватым оттенком, как и огромные волны бесконечного моря. На отмель навыбрасывало морских звезд и даже медуз, волк осторожно и с опаской нюхал странных обитателей этой странной реки. Ворон важно прохаживался взад-вперед и все рассказывал, рассказывал…

— Идем дальше, — велел я. — Вон там, если глаза не врут, что-то вроде населенного пункта. А если так, то там и порт… ну, хотя бы рыбаки.

Ворон сказал с готовностью:

— Сейчас узнаю!

Крылья захлопали, волк проводил его взглядом, сказал виновато:

— Слишком много незнакомых запахов. Пока не привыкну…

— Привыкнешь, — утешил я. — Вперед, нам все равно надо к людям.

Держа взглядом далекие домики на берегу, помчались, поглядывая и на ворона. Тот несся, как стратегический бомбардировщик, острый клюв рассекает воздух, лапы, подобно шасси, поджаты к брюху, глаза держат взглядом цель.

* * *

Домики оказались рыбацким поселком, я не понял сперва, что насторожило. Даже не насторожило, чувство опасности как раз спит крепко, а показалось неверным, а потом понял, что две лодки — маловато для прокорма целого поселка. Да и семьи тоже странные: пятеро мужиков и только две женщины, на домохозяек совсем непохожие, а больше на тех, которых рисуют во главе пиратских банд.

В одном доме отыскалось что-то вроде корчмы, одна комната дадена под питейное заведение, там мне, после осторожных расспросов и пояснений, что мне всего лишь нужно на один из дальних островов, и клятв, что я не налоговый инспектор, не шпион короля, про их дела знать не знаю и знать не желаю, вообще ничего не вижу, ничего не слышу, никому ничего не скажу, один из мужиков сказал после недолгого колебания, зато долгого угощения пивом:

— Завтра мимо будет проходить корабль. Попробуй договориться…

— А что за корабль?

Он смолчал, выразительно посмотрел на пустую кружку. Я взмахом попросил хозяйку принести новый кувшин, выложил серебряную монету.

— Да просто корабль, — проговорил он нехотя. — Других тут не водится. Если хочешь выбирать, то придется миль сто сорок вдоль берега, встретишь большой порт. Но вдоль берега идти не удастся, там будут обрывы, горы, завалы, надо в обход, а потом еще в обход…

— Извини, — сказал я искренне, — это я спросил так… Понимаешь, последние дни ехал с бабой. Очень красивой, а это сам понимаешь… Тарахтит, рот не закрывается, вот и начинаешь тоже брякать лишнее.

На другой день с утра был на берегу, готовый зажечь сигнальный костер, орать и прыгать с факелами, однако корабль и сам повернул к берегу. Якорь бросили вблизи берега, там глубоко, с борта спустили шлюпку, а в нее долго сгружали мешки и ящики. Наконец шлюпка, едва не зачерпывая бортами воду, направилась к берегу.