Коллектив авторов - Ученики, учителя

Он добрался до Хана, только когда тот уже осматривал упавшую тушу. Николай вообще безнадежно отстал.

— Ну, и сколько отверстий?

— Два. Где чье, правда, не узнаешь.

Хан достал кинжал, собираясь спустить кровь.

— Будешь?

— Что?

— Перед завтрашней игрой сегодня лучше больше не есть, а вот выпить можно, — он кивнул на турью тушу.

— Слушай, гад, ты решил Кольку достать? Зачем ты его провоцируешь?

— Ну, не хочешь солью так. Хотя жалко, что добро пропадет! — Хан ухмыльнулся и перерезал глотку убитого животного.

— Зачем тебе это надо?

— Чтобы мясо не испортилось! — Хан попытался отшутиться, но опять наткнулся на жесткий взгляд Джордано. — Да, не психуй ты. Играть будет интереснее.

— Он тебе не игрушка!

— Вот именно. Я предпочитаю людей, умеющих держать свои желания в узде.

Они замолчали при приближении ученика.

Когда туша была разделана, до захода солнца оставалось не больше часа. С собой забрали шкуру, килограммов тридцать мяса и ливер: Джордано отобрал у Хана из рук печень: ему показалось, что тому таки неймется слопать кусок сырого мяса.

До темноты успели спуститься к кромке леса и разбили стоянку на краю очередной лавины. Из валежника развели костер.

— Ты так и настаиваешь на посте или шашлык все же сообразим? — спросил Джордано у Хана, заканчивающего возится с костром.

Хан оторвался от своего занятия и поднял глаза на Джордано:

— Я тебе, если хочешь, все изжарю, только завтра не жалуйся!

— Ты вначале доберись до моего брюха.

— Постараюсь!

— Это еще посмотрим.

— А мне молодой человек поможет, — Хан кивнул на Николая, замершего у костра.

Джордано тоже взглянул на вновь насторожившегося ученика и ухмыльнулся.

— Слушайте, вы мне все-таки объясните, что собираетесь делать.

— Завтра узнаешь! Куда торопиться? — Хан снисходительно улыбнулся. — Лучше не сиди, а достань из моего мешка лук, да почисть.

— Джордано!

— Что тебе? Фархат велел заняться луком, значит, им и занимайся.

— Да кто он такой! — Николай все-таки сорвался, и его понесло. — Ты ведешь его в горы, организуешь охоту, и после этого он заявляет…

— И что ж он такое заявляет? — нескрываемая насмешка звучала в голосе Джордано.

— Что? — ученик остановился на мгновение, но, взглянув в глаза Фархата, упрямо продолжил, — Что вы завтра собираетесь устроить поединок.

— Допустим, собираемся. Что в этом предосудительного? — Хан улыбнулся. — Мы не встречались с твоим учителем уже двадцать лет, а не выясняли возможностей друг друга со времен, когда ты, должно быть, еще под стол пешком ходил. И теперь должны, что ли, на это у тебя разрешения спрашивать?

— Но…

— Парень, послушай, я не знаю, какой процент общепринятого в наших кругах бреда и в какой интерпретации преподнес тебе Джордано, но ответь на простой вопрос. Как ты думаешь, кто имеет большие шансы победить, если один имел сто побед, но последняя произошла, скажем, лет пятьдесят назад, а другой — десяток, но на протяжении последнего года?

— Так ведь смотря кого убил этот последний…

— Смотря кого… — передразнил Джордано. — Тьфу! Лук где?

Николай осекся и взглянул на учителя:

— Так вы будете просто тренироваться?

— Я сейчас твою голову сниму! И скажу, что так и было.

Мальчишка еще мгновение смотрел на Джордано, перевел глаза опять на Фархата и, кажется, поверил. Джордано чувствовал, как уходит его напряжение.

— Да, сейчас достану.

Следующий час они занимались турьей печенкой. Дожидаясь, когда прогорят угли в импровизированном мангале — обложенной камнями яме, Фархат замариновал печень с луком и лимоном, а Джордано очистил березовые веточки под шпажки. Потом, маясь от ожидания и в вожделении принюхиваясь к запаху маринующейся печени, Фархат припомнил петербургского повара из какого-то кабака на Большом Проспекте — большого мастера в приготовлении всяких печеночных закусок под коньячок и под водочку, а Джордано рассказал, какой замечательный паштет из гусиной печенки готовила его петербургских же времен кухарка.

Николай, слушая их излияния, мрачно молчал, прикидывая про себя, кем же был Фархат в петербургской жизни, раз гулял так кучеряво, уж не пролетарием — точно. От очередных вопросов он, правда, пока воздержался. Два бутерброда, всухомятку прожеванные еще утром на снежном плато, были что коню дробина, и есть хотелось ужасно. Он с усмешкой подумал, что если сейчас что-нибудь скажет, то эта спевшаяся парочка оставит его без ужина, как провинившегося школьника.

Наконец, костер почти прогорел, и Фархат, перемешивая угли, кивнул Джордано, чтоб тот нанизывал мясо. Через пару минут шашлык, наконец, был водружен над углями.

— Граждане бессмертные, а вода? Про чай то мы и забыли. Коль, дуй за снегом.

— А ручья тут рядом нет?

Джордано лишь отрицательно пожал плечами и принялся устанавливать колья под котелок над большим костром.

— Может, и кулеш сварим? Я картошку еще брал, — Джордано вопросительно взглянул на Фархата.

— Лучше уж испеки в золе.

Пока Николай растапливал снег, наполняя котелок водой, сжарился шашлык, и Фархат вручил Джордано с Николаем по благоухающей шпажке, оставив для себя пару лишь слегка обжаренных.

Глядя, как Фархат жмурится от удовольствия, Джордано с усмешкой спросил:

— Что, надул меня все-таки.

— Зачем мне тебя надувать? Я что, не могу раз в столетие на охоте съесть кусок мяса?

— Ну, да! Залил мальчишке уши изысками французской кухни, а теперь удовлетворяешь первобытные инстинкты.

— Почему первобытные? Скажем мягче — охотничьи, — Хан улыбнулся. — А, кстати, товарищ писатель, ну-ка скажи мне, что тебя больше шокировало: французская кухня или эта полусырая печень?

Николай дожевал кусок, поднял глаза на Фархата:

— Вкусно, между прочим. А вы, оказывается, для меня концерт давали? Я могу считать, что поваром в том кабаке были вы.

— О как! Это что, особая форма благородства?

— Какая там форма! Джордано вон тоже с белогвардейцами якшался. И у вас, должно быть, были на это свои причины.

— Профессор! А ты, оказывается, умеешь быть убедительным, — Хан ухмыльнулся. — И ты, мальчик, проглотишь, если я скажу, что за моей спиной виселицы красных комиссаров?

Кровь отлила от лица Николая, шпажка с недоеденным шашлыком сломалась.

— Вы лжете! — он смотрел в глаза Фархата. — А если это правда, то я сделаю все, чтобы вас убить, как бы к этому не относился Джордано.

— Что ты делаешь, Фархат?

— Отстань! Он все равно узнает правду, — Хан даже не взглянул в сторону тоже побледневшего Джордано, — Да, я солгал насчет комиссаров. В мае семнадцатого я вступил в большевистскую партию и всю гражданскую мотался по красным фронтам. Даже орден Боевого Красного Знамени сподобился получить. Только это ничего не значит потому, что весной двенадцатого года по высочайшему приказу Его Императорского Величества Николая II мне было присвоено звание генерал-майора. И ты, наверное, знаешь чем занималось Третье Отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии?