Коллектив авторов - Ученики, учителя

— Чего дуришь? Иди внутрь.

— Фархат сказал, что ты спишь.

Джордано усмехнулся:

— Не сплю. Заходи!

Он пропустил ученика внутрь, закрыл дверь. Неожиданно спросил:

— Что ты чувствовал, когда запустилось сердце?

Николай взглянул на учителя, не слишком понимая, к чему тот клонит. Ему совершенно не хотелось ни то что говорить, вспоминать о той проклятой тренировке. Сегодняшняя ноющая боль в затягивающихся порезах не шла ни в какое сравнение с произошедшим тогда. Но требовательный взгляд Джордано не допускал возражений.

— Вначале, как удар током, — он замолчал.

— А потом?

— Потом… Мышцы свело во всем теле, — он помолчал. — Так больно не бывало никогда… — ученик опять молчал. Джордано ждал, не сводя с него глаз. — Даже раньше.

— Ладно, не мучайся. Просто запомни: при воскрешении никто не способен контролировать свои действия. Фархат сильный мужик, почти сразу взял себя в руки. Я сделал вид, что спал и не слышал, — Джордано улыбнулся. — А он поверил.

В полутьме бани Николай отчетливо не видел выражения глаз Джордано, но по тону понял, что тот доволен полученной информацией.

Если честно, то он совершенно не понимал, как после сегодняшнего поединка они с Фархатом будут общаться друг с другом, и зачем вообще все это было нужно. Он слишком хорошо помнил свою обиду на учителя после той тренировки с убийством: это действительно было слишком больно. Николай вздохнул, но ничего не стал спрашивать, утреннее «Подумай!» тоже было еще слишком живо.

Джордано ушел одеваться, ученик не спеша смывал с себя последствия боя, пытаясь выкинуть из головы ничего не дающие мысли. Неожиданно вернулся Джордано:

— Помоги мне, пожалуйста!

Николай обернулся. Джордано стоял обмотанный вдвое сложенным куском полотна:

— Затяни и закрепи тряпку, — он протянул иглу с суровой ниткой.

— У тебя что, еще не восстановилось? — Николай был изумлен. Почти все его порезы уже затянулись. Только на щеке, когда умывался, еще чувствовался тонкий рубец и во рту ощущался привкус крови, а еще, перед тем как войти в полумрак бани, он заметил, как глаза Фархата скользнули по оставшемуся красному следу на прокушенной руке.

— Да саданул, паразит, со всей дури по печени. Спасибо кровотечение минут за пятнадцать до его воскрешения остановилось.

— Так чего ты бродишь? Отлежался бы.

— Фархату ни к чему знать, что он так постарался.

Николай затянул полотно и, закрепляя бандаж, не выдержал:

— Зачем вы это устроили?

— У меня уже восемь лет не было нормальной практики. Если последний труп можно считать практикой. В жизни он, видно, был зеленым, наглым сопляком. И до этого было совсем не густо. Сегодняшнее порезанное брюхо — это как раз последствия.

— Ну ладно ты, а Фархат?

— Фархат? Да кто его знает, может в гражданскую и порезвился, а так… Он достаточно серьезно относится к своим реализациям, чтобы погореть на случайном трупе. До революции он предпочитал избавляться от врагов другими методами, а о малолеток-охотников руки давно не марает. У него на них какие-то свои виды.

Почувствовав, что ученик закончил возиться с бандажом, спросил:

— Все?

— Да!

— Спасибо. Вымоешься, наведи здесь порядок к завтрашнему.

Николай замер:

— К завтрашнему?

— А ты думаешь, что сегодня всю науку превзошел. Так, только попробовал.

Джордано ушел.

Киев, 25. Сегодня днем в районе моста им. Евгении Бош начались съемки кадров вступления Богучаевского полка во главе со Щорсом в Киев. В первый день режиссером были сняты волнующие эпизоды встречи Богучаевского полка с трудящимися города. В съемках принимало участие до 3000 чел.

Выйдя на порог бани, Джордано прислушался. Удивился, почувствовав близкое присутствие Хана, и спустился к реке.

— Я думал, ты пошел мясо жарить.

— Какое тебе мясо? Раньше вечера и не заикайся.

Джордано осторожно опустился на валун. Увидел кривую усмешку Хана:

— Доволен?

— Не нервничай! Играли бы всерьез, это тебе ведь не помешало бы закончить начатое.

Некоторое время сидели молча, слушая, как шумит река. Джордано чувствовал, что его предательски развозит. Нужно было встать и уйти…

— Поднимайся, идем!

Джордано поднял глаза на Хана.

— Давай! — Хан помог ему подняться. — Я тебе желчный пузырь, что ли, задел?

— Не думаю. Было бы хуже.

Хан хмыкнул:

— А так просто замечательно! Идти сможешь? А то у меня голова тоже еще едет.

— Идем.

Войдя на станцию и опустившись на лавку у входной двери, Джордано рассмеялся:

— Поиграли!

— Хочешь, скорректируем правила? — Хан тоже сел, переводя дыхание.

— А тогда какой в этом смысл?

— Для Кольки твоего по любому смысл будет.

Джордано усмехнулся.

— А ты кое-что новое использовал. В гражданскую хорошо погулял?

— Ты, небось, тоже не особо рожу воротил, если что подворачивалось?

— Я ведь тебе говорил, что был врачом.

Хан вопросительно смотрел на приятеля:

— То есть хочешь сказать, что почти десять лет заварухи просто профукал!

Джордано молчал.

— Черт с тобой, я еще пару раз подохну, если тебе это поможет. Только учти, так просто ты этого не получишь.

— Это я уже понял, — Джордано усмехнулся, вставая.

— Ты куда?

— Показания надо сходить снять.

— Вечером снимешь.

— Положено через три часа.

Хан только вздохнул.

Надев кожух, забрав со стола журнал наблюдений и уже открыв дверь, Джордано на минуту остановился:

— С обедом все же что-нибудь сообрази. Кольку надо накормить. И тебе чего ждать?

Дверь закрылась, и Джордано лишил себя возможности насладиться сентенциями Хана на свой счет.

Мартеновцы завода «Красный Октябрь» с большим успехом провели вчера стахановскую вахту. За сутки 25 марта мартеновский цех выплавил 2379 тонн стали при технической мощности печей — 2335 тонн… 56 сталеваров перекрыли мощности своих агрегатов. Прекрасно работал молодой сталевар тов. Калинин. Он снял 12,2 тонны стали с квадратного метра пода печи.

Хан таки пошел кормить Николая «обедом», правда, не придумав ничего лучшего, чем сырое замаринованное мясо для вечернего шашлыка. (Самым любопытным для Джордано оказалось то, что ученик мясо таки съел). Потом помог убрать баню, натаскать свежей воды и отстирать «рабочую одежду».

В положенное для очередного съема параметров время Николай зашел на станцию, но, даже не заглянув в комнату Джордано, забрал журнал для измерений и ушел. Джордано слышал, как ученик возился в комнате, хотел встать — регенерация почти закончилась, но лишь перевернулся на бок и закрыл глаза. Когда проснулся, в комнате было серо.

Прислушался. На станции никого не было. Фон зова ощущался откуда-то со стороны тренировочной площадки. Чертыхнувшись, он слетел с кровати, наспех натянул рубаху и, схватив кожух, выскочил из станционного домика.