Мария Токарева - Голод Рехи

Ночь прошла в беспокойных метаньях по залу, в каждом шорохе мнилась угроза. Зыбкий сон не принес ни покоя, ни мгновений отдыха. А наутро дверь отворилась и через порог шагнула девушка-телохранитель. Та самая, «с огоньком». Та, которая бежала за ним по замку, когда он раскрыл страшный секрет Саата. В последние дни она кое-как скрашивала ужасное одиночество почетного пленника. Но теперь, стоило ей войти, Рехи насторожился и присмотрелся: она изменилась. Ее движения отзывались чеканным однообразием, а в глазах потух неукротимый пламень. И хуже всего — исчезло лицо. Стерлось, пропало в зыбучих песках одинаковых рож сотен караульных, дозорных и челяди.

— Ох… нет же… нет! — выдохнул сдавленно Рехи. — За что тебя? За что…

Он обращался к себе — не к ней. Ведь он уже прекрасно знал, что говорит отныне с очередным творением Саата. Ее не осталось, испили до дна.

— Страж, с кем вы говорили? — неестественным звенящим голосом спросила телохранительница. Вернее, ее оболочка.

— С самим собой. Нельзя уже? — буркнул Рехи, прикрывая лицо рукой. Перед ним стоял ходячий мертвец, очередная жертва промедления растерянного Митрия, стоящего у истоков всей этой гибельной неразберихи. За что? За что все? Верховный семаргл не отвечал.

Ведь был же мир как мир, где враждовали короли, сбрасывали с тронов братьев и сестер, чертили кровью подданных новые границы на старых картах. А потом на несколько тревожных лет застывал хрупкий мир — среди нарядов и услад вельмож, среди болезней и тяжелых повинностей крестьян. Но то был мир, а сейчас вышла смерть. И все ради общего блага. Ради спасения целого мира Рехи уже лишился Ларта, не знал о судьбе Лойэ и Натта, а теперь у него отняли и возможную союзницу. Саат действовал быстрее, чем думали Митрий с Сумеречным.

— Саат! За что ты ее? За что? — с укоризной обратился к верховному жрецу Рехи.

— Пришло ее время испить моей милости, — ответил устами телохранительцы Саат. — Чем раньше, тем лучше.

— Лучше? Лучше ей будет, когда ты ее к стене приклеишь, а потом сожрешь ее раздутый труп? — вскричал Рехи, но остался недвижим. Он все равно сражался бы с пустотой, с безвольным телом женщины, предупредительно выставившей меч. Саат же с упоением продолжал:

— Когда я всех поглощу, исполнится великий замысел Двенадцатого! Когда не останется ни одного безбожника, когда все сольются со мной! Это будет совершенный мир!

Похоже, он искренне верил в созданный им культ, в единение с божеством посредством поедания уверовавших в него. И оттого чудовище не находило в себе ни толики вины, ни капли состраданья. Верховный жрец творил великий замысел бытия, ведь так ему казалось, когда он вонзал клыки в очередное обиталище червей и разложенья.

— Это будет пустой мир! — ответил Рехи, ударяя кулаком по каменной плите, сдирая истончившуюся кожу о сколотый завиток барельефа. Потекла кровь, засочилась по пыльной плите, затерялась во мху между камней на полу.

— Таков великий замысел начала и конца, — ответил Саат. — Иди в тронный зал. Тебя народ заждался. Она тебя проводит.

— Идемте, Страж, — ответила женщина уже своим голосом, поднимая его за локоть. От нее ничего не осталось, Рехи не хотел притрагиваться к ней. Любая близость с прошедшим ритуал сравнилась бы со страстью к трупу. Такое тоже случалось на пустошах, но Рехи питал отвращение к подобным утехам. Его всегда тянуло живое тепло, хоть крови сладкой, хоть желающего наслажденья тела. Но в Бастионе все прогоркло и сгнило, еще три сотни лет назад великий город пал после ранения Стража.

— Если ты такой всемогущий, зачем нужен я? — прошептал Рехи, когда вновь увидел собравшийся в тронном зале народ: просители или оболочки, собравшиеся во имя культа, словно бы и дел других не было за пределами дворца — только приносить дары Саату, сдирая с себя последнее вместе с кожей.

— По легендам, Страж должен исцелять, — объяснил Саат, мерно шествуя к центру каменной трибуны. — Но что исцелять, когда сам мир просит его добить? — он обвел внимающий зал долгим взмахом холеной руки, на которой скрывались крючковатые когти. — Ты всего лишь приманка для тех, кто еще стремится к Бастиону, для тех, кто цепляется за ложное спасение. Я подарю им истинное. Истинное спасение во мне! Ты думаешь, я немилосерден? Это и есть проявление моей великой любви.

Он верил в самого себя, отдавшись навеки великому безумию страшного плана. Мир и правда корчился и смердел, как зараженный холерой, как восставший мертвец. Еще триста лет назад его прихлопнули, точно кипящий котел, крышкой черных туч, чтобы сварить заживо в жерлах вулканов уцелевших глупцов. Так старый адмирал повествовал о временах, когда разом взорвались все огненные горы. И кратеры извергли великий огонь по милости Двенадцатого. Почему-то Рехи только теперь вспомнил старые сказки. Только теперь задумался о причинах. И Митрий, очевидно, тоже. Раньше списывал все на безумие собственного творения. Теперь же что-то не сходилось, возникали лишние фигуры на доске его выверенной игры. Фигура, пожирающая мозги…

В течение очередного «ритуала» Саат успел опутать черными линиями еще пять голов. Больше в зале никто не крикнул, что во главе культа монстр. Если кто и замечал морок, то молчал. Молчать о правде легче, чем умирать за нее.

— Ступай, Страж, — кивнул Саат, когда прием просителей был завершен.

— А кого и когда я буду исцелять? — встрепенулся Рехи, когда Вкитор и стражники готовы были вывести его из зала.

— Никого, — рассмеялся приторно Саат. — Ты разве не понял? Показал пару фокусов — и хватит. Маленькая Инде привлечет достаточно подвижников. Достаточно пищи!

Вместо сладкой маски точеного лица проступил жабий рот в окружении синюшных складок слезавшей с черепа кожи.

— Саат, сынок, лицо! — первым спохватился Вкитор. И тут же иллюзия восстановилась. Рехи рассматривал старика, пересчитывал черные линии, окутывавшие его. Странно. Вновь Бастион подкинул мрачную загадку. Вкитор мыслил самостоятельно и прекрасно видел, на что похож его сын. Каждый раз, когда маскировка давала сбой, старик с выражением неразгаданной вины отводил глаза. «Расспросить бы его, как они до такого дожили!» — ответил Рехи и задумался над последними словами Саата.

Бедняжку Инде и правда таскали, как ручного зверька, показывая на каждой улице, даже снаряжали отряд в ближайшие поселения. Говорили, мол, истинный Страж явился, пора всем собраться вокруг него. Может, и явился. Может, и умел когда-то что-то… Но больше никакие линии не подчинялись, потому что Рехи не верил в свою силу. Ему теперь все казалось игрой Саата, даже исцеления. Если не Саата, так Митрия. К тому же он не видел смысла исцелять приведенных на убой доверчивых трусов, верящих, что мифический Страж разом решит все их проблемы. И он бездействовал, сидя прикованным к трону.