Мария Токарева - Голод Рехи

— Мы боролись с прислужниками Темного Асуры, — ответил жестко Митрий. — Появление в образе существ из легенд делало наше присутствие менее заметным для потомков. Так мы меньше вмешивались в судьбы миров. Оставались лишь преданиями и сказками.

— Меньше, больше… Меры и весы сам себе придумал. Если бы сказками! Люди в вас верили, как в богов. Поклонялись, создавали культы. Приносили жертвы! — голос Двенадцатого срывался на вопль. — Сжигали младенцев в вашу честь. Так чем я хуже? Тот же грех, лжеучительство. На одном круге встретимся, слуги великого Добра.

— Это не ты… Я не помню тебя таким, — растерянно сказал Митрий.

— Я или не я… Какая уже разница? — взвился Двенадцатый. И в тот же миг кокон разросся целым лесом черных линий.

— Сумеречный! Руби их! Руби, пока они не добрались до Бастиона! — донесся истошный вопль Митрия, который тоже соткал из тусклого свечения клинок. Его новое оружие не шло в сравнение с тем, которым он однажды — давным-давно — рубился с Сумеречным Эльфом под самыми небесами, разрывая светом тучи. Оружие Вестника Надежды ослабло под натиском отчаяния.

«Они… Они не знают тайну Двенадцатого! Но и я не знаю! Проклятье, мне бы увидеть сны о прошлом. В них ответ. И я их не вижу, потому что этот ответ и есть ключ к уничтожению Двенадцатого! Он скрывает», — понял Рехи. Но он был безголосым призраком, он не мог предостеречь.

Он унесся прочь от Разрушенной Цитадели, вернулся в брошенное на каменной плите тело, пока Митрий и Сумеречный сражались. Зря он их обвинял в бездействии, зря думал, будто они намеренно отказываются помогать в безвыходных ситуациях. Им тоже приходилось нелегко, их борьба уходила далеко за грани его понимания.

Ярость предельного ожесточения накалила воздух. Возможно, после каждого такого поединка случалось извержение очередной огненной горы. Возможно, так отсчитывались последние дни мира. От нового знания стало еще тяжелее на сердце: значит, нет нигде великого Добра, способного с легкостью переломить ход этой древней войны. Войны без причин… За что Двенадцатый возненавидел свой мир? Почему создал монстра? Рехи не знал. Но голос, шедший из мрака кокона, выражал скорее растерянность, нежели злобу. Растерянность, если не больше — испуг.

«Что если это жрецы захватили давным-давно власть, а Двенадцатый у них в плену сидит? В коконе», — подумал Рехи и окончательно проснулся. Он вдохнул тусклый рассветный воздух и скрючился на каменной плите в ожидании известий. У Разрушенной Цитадели все еще шел бой, он чувствовал это. И так прошел целый день. Хотя бы Саат не трогал, не требовал новых церемоний. Возможно, он тоже чуял, что творится. Возможно, верховный жрец управлял коконом или кокон черных линий управлял жрецом.

«Если для победы над Двенадцатым нужен Страж Мира, почему Саат не убил меня сразу? Или… Он собирается пожрать меня, когда настанет время? Пожрать и поглотить мою силу», — думал тревожно Рехи, царапая предплечья под безразмерным балахоном. Голод ожидания грыз изнутри, впиваясь прозрачными загнутыми клыками, как у иных рыб.

Ожидание сменилось новым потрясением, когда с самой вышины надтреснутого купола камнем рухнул в центр зала Сумеречный Эльф. Лицо его было в крови, а руки иссечены до костей, как плетьми.

— Вы проиграли? — спросил бесцветно Рехи, хотя от ответа зависело все. Но он слишком устал бояться, больше не ожидал добрых вестей.

— Пока нет. Не удивляйся. Это наша работа, — спокойно отозвался Сумеречный, кое-как вставая. — Последний год, пока ты шел через горы и познавал суть своей силы, мы каждый день приходили к Разрушенной Цитадели. Каждый день разговор заканчивался сражением.

— Митрий там жив? И доставалось лишь тебе?

— Ему даже больше. Впадет в отчаяние от того, что сделал — станет Павшим. А станет Павшим, так нас всех уже никто не спасет. Оружие, разящее неправого, завязано на создателя всех этих монстров, то есть нас.

Сумеречный, пошатываясь, нашарил в углу корытце с водой и попытался умыться, размазывая кровь, как боевую раскраску.

— Как вообще работает это оружие? — поинтересовался Рехи. Он ощущал усталость, точно какая-то его часть тоже сражалась всю ночь и весь день.

— Он должен признать свой грех.

— Не признаёт? — приподнял брови Рехи. Еще недавно он вообще не знал такого слова. «Грех» — звучит на вкус, как что-то сухое и противное, как шершавый камень.

— В том-то и дело! — разводил руками Эльф. — Признаёт! И уже не один раз.

— Сломалось ваше оружие. Я ж говорил, — фыркнул Рехи.

— Нет. Не оружие сломалось. Страж Вселенной сломался.

Повисло молчание, оба с трудом осмысливали, как такое возможно. И не поняли до конца, чтобы объяснить себе и собеседнику. Рехи спросил:

— Что будет дальше? Ну, Страж, ты же всезнающий!

— Знающий… Знающий. Но не когда это касается меня. Моей судьбы. А сейчас в твоем мире все сплелось с этой давней историей. И я ничего не знаю.

Сумеречный Эльф устало сел на каменную плиту. Его знобило, как обычного раненого воина. В ту минуту хотелось добровольно отдать ему шкуру мохнатого ящера, да у пленника уже не осталось ничего. Живому символу, приготовленному на десерт, не нужно почестей и подношений. Рехи почудилось, что это он заперт в коконе из черных линий без возможности выбраться.

— Значит, ты снова обрел свободу воли? — заметил он, вспоминая все разговоры с Сумеречным.

— Значит. На время, — кивнул он.

— Ну, так поможешь?

— Если бы я мог! Когда я обретаю свободу, как сейчас, это обычно связано с такой опасностью, которую даже Стражу Вселенной не под силу преодолеть. Черные линии будят мою тьму.

Он сжал кулаки и указал ими повыше грудины, как будто именно там боролись живой искрой в помертвелой от времени душе свет и тьма.

— И что будет, если она пробудится?

— Я стану, как Двенадцатый, Разрушителем Миров.

— Паршиво, — выдохнул Рехи. — И что же делать?

— Пока не знаю.

Всех пожрал голод незнания. Страшный обезоруживающий голод, выпивающий последние силы. И после его пиршества не осталось ничего. Истерзанный Сумеречный вскоре молча ушел, Митрий тоже больше не появлялся. Рехи все бросили. Совершенно все.

Несколько месяцев Рехи просто гнил. Разлагался, подобно приклеенным к стенам полутрупам. Он не знал, как победить Саата. И никто не знал.

Митрий строил неудачные планы, как снова прорваться к Цитадели, Сумеречный ушел спасать от верного падения какой-то мир Зорэм. Говорил, там еще не все линии почернели. Обещал вернуться с новыми знаниями. Да все не возвращался. Сопротивление кануло в неизвестность вместе с Лойэ и Наттом. Все поглотила тягучая неопределенность.

— Митрий, а, Митрий? — временами спрашивал Рехи. — Если ты верховный семаргл, то что же не приведешь свою армию? Много вас там, наверное. Чего без дела сидят?