Мария Токарева - Голод Рехи

— Вкитор?! Что ты здесь делаешь? — оживился Рехи. Осмысленный разговор хоть как-то отвлекал от жалящего роя сожалений и страхов. В преддверии конца собственное тело взбунтовалось: Рехи чувствовал буквально каждый волос на голове, каждую неровность стены, упиравшуюся в спину, каждый зазубренный ноготь на пальцах ног и рук.

— Пришло время подпитать силы моего сына, — отозвался Вкитор, похоже, не испытывая подобного ужаса, лишь сожаление. — Ничего. Все хорошо. Пусть поест. Он ведь всегда так голоден. Да, пусть поест. Я прожил уже три сотни лет.

Рехи слышал голос, как с другого конца мира, из другого времени. Он окончательно запутался, что происходит наяву, что в снах. Лишь трупный дух выбрасывал из обессиливающего забытья.

— Триста лет?! — вскинулся Рехи, намеренно раззадоривая свое любопытство: — Как старый адмирал и все, наказанные долгой жизнью… Кто ты?

Вкитор долго молчал, настолько долго, что Рехи засомневался в реальности собеседника. Лишь слабое надтреснутое дыхание резало неподвижную тишину в темнице обреченных.

— Никто, — наконец просипел Вкитор с невеселым коротким смешком. — Плод ненависти последнего Стража Мира и одной несчастной женщины из вражеского лагеря. Одной… принцессы. Враждебной для Стража Мира.

— Страж мстил за Мирру?

— За свою принцессу, да. Страшно мстил. Он пришел к дочери короля. Брата его убиенного короля.

— Злого брата?

— Злой-добрый… кто разберет? Было одно королевство и два брата. Отцы часто делили владения между сыновьями.

«И часто сыновья начинали воевать друг против друга. И где меж ними добро или зло?» — задумался Рехи, чтобы отвлечься от гула колотящегося сердца.

Они вели разговор спокойными голосами, чтобы стенаниями и воплями не сорваться за грань безумия. Но все нутро скручивалось от ужаса бессилия. Впервые Рехи не видел и шанса на спасение. Тенями вокруг него метались образы недавно убитых членов отряда. Они вставали ровной шеренгой и с осуждением глядели на того, во имя кого безвременно погибли. Голод вины впивался в руки и ноги, с жадным чавканьем черных линий выкачивая последние силы.

Рехи мотал головой, закрывал и открывал глаза, бился затылком о стену — бесполезно. В самый темный час к нему явились тени всех убитых. Пришли даже съеденные недавно стражники. Чудилось, что сдавленные вздохи — это единый глас осуждения всех, кто пал от руки жестокого пустынного эльфа, и всех, мимо кого он равнодушно прошел в своем долгом пути. Вот и явились, столпились, требовали ответов. А он требовал ответов от Вкитора.

— Того самого, который начал войну? — деловито уточнил Рехи, попытавшись вопросительно поднять руку. Но склизкий клей немедленно напомнил пленнику о его судьбе.

— Да. Того самого. Но его дочь не была ни в чем виновата, как и Мирра. Просто две принцессы, двоюродные сестры, которые и не знали друг друга, — тяжело отозвался старик. Рехи не нравились нотки плаксивости в его голосе. Старый адмирал умел достойно нести муку долгой жизни. Вкитор же как будто решил выплакаться перед смертью, высказав свою детскую обиду злейшему врагу. А хотя какому врагу? Они оказались в равных условиях.

— Да. Ты прав, две принцессы, — кивал ему Рехи, отчего-то надеясь, что именно Вкитор подберет ключ к великой тайне истинного греха Двенадцатого. А дальше дело за малым — достучаться до Митрия, если они с Сумеречным вообще уцелели. Их молчание не сулило ничего хорошего. Рехи уже видел картины возле Разрушенной Цитадели и вполне поверил, что обитатель твердыни способен прикончить и Стража Вселенной, и их общего учителя-создателя. От воспоминаний путешествия с Сумеречным в сад танцующих скелетов перед глазами замелькали лохмотья, которые остались от белого платья Мирры. Странно, ведь ее тело растворилось среди линий. Но кто-то будто намеренно воссоздал сожженные кости, вдохнув в них неверную жизнь пляски, напоминавшей судороги. Кто-то будто веселился и праздновал свое долгое умирание.

— Две принцессы. Обе погибшие страшной смертью, — медленно уточнил Вкитор.

— И как ты тут воцарился? Почему тут, а не там, ну… в замке брата короля, — нервно стуча зубами, спросил Рехи, вновь желая податься вперед. Но ему опять помешали черные линии.

— Когда я вырос, Страж Мира, отец, нашел меня. Вроде бы признал силу. Увидел, что я умею управлять линиями. Только черными, что уж скрывать…

Вкитор с присвистом выдохнул и как будто рассмеялся. Рехи же снова дернулся, забывая о путах. От шевеления мыслей ему всегда не сиделось на месте. Ныне его посетило невероятно простое и логичное предположение:

— Черными. Плод ненависти. Ты управляешь линиями ненависти!

— Умный пустынный эльф. Двенадцатый бы не догадался быстрее тебя, — зловеще прошипел Вкитор. — Наверное, потому что он за свои две тысячи лет никого не любил. А я люблю своего сына…

— Но вы оба монстры, — отрезал Рехи. Любое упоминание Саата сносило шаткий барьер невозмутимости. Еще немного и Рехи перешел бы на оглушительный бессмысленный вой. И с этим звуком изошли бы остатки здравого рассудка.

Нет, он не имел права на сумасшествие. Не здесь, не сейчас, ради Натта и Лойэ. И ради долга Стража. Рехи безотчетно поверил, что знание об истинных причинах Падения — это и есть его ключ к спасению.

— Да. Когда он поглотит меня, на одного монстра станет меньше. Саат сильнее меня. Он рожден в новом мире, — уже без вопросов продолжил свой рассказ Вкитор. При словах о сыне скрипучий голос пронизывали нотки теплоты.

«Я не хочу такого мира для Натта! Не хочу, чтобы он тоже стал чудовищем, как мы все! Недостаточно просто родить ребенка — важно, какой мир ты ему покажешь!» — подумал Рехи.

— Возможно, он даже сильнее Двенадцатого, — гордо заявил Вкитор.

— И он с рождения такой? С рождения питается мертвечиной? — спросил Рехи. Он слушал рассказ скорбного отца и представлял собственного сына. Любил бы он Натта, если бы тот стал чудовищем? Потакал бы его страшным поступкам? Нет, лучше даже не спрашивать себя, не сравнивать.

— С рождения? Нет! — голос Вкитора вздрогнул и сорвался на тихий бессильный плач: — Нет. Это все из-за меня. Я сделал его Стражем, я сделал его монстром. Он был таким хорошим мальчиком! Таким ласковым и прилежным. А какие стихи он сочинял всего в семь лет! На пепелище нашего мира… Стихи…

— Хорошим, говоришь? Не верю, — беспощадно отрезал Рехи.

— Поверь! Это все… все из-за любви! Из-за нее мы творим и самые прекрасные, и самые ужасные вещи, — Вкитор успокоился и повел рассказ о другом. — Три сотни лет под моим началом Бастион служил обителью для скитальцев пустоши. Я поклялся над могилой моей несчастной матери, что не стану таким, как мой отец. Что буду защищать всех, не деля людей на лагеря и королевства… Но мир уже начал рушиться.