Мария Токарева - Голод Рехи

Ярче обычного разгорался день ото дня свет алых сумерек, обещая погрести Надежду под пеплом новых разломов. Пустошь горела. Возможно, им всем было суждено скоро отправиться вслед за Наттом. И уже совсем не страшно. Значит, сын ушел первым вестником. Значит, их мир не заслуживал спасения.

— Поговори с ней. Рехи, послушай меня внимательно, — серьезно и сухо начала Санара, встречая на первом ярусе башни. — Скажу страшную вещь, но это жизнь: дети у многих умирают в младенчестве. Многие на пустошах теряют их так же… — голос ее предательски дрогнул, она продолжала немного мягче. — Но если двое любят друг друга, они остаются вместе, и у них появляются новые дети. И род их продолжается.

— Да, — бесцветно отвечал Рехи. Он не видел продолжения. От сухого древа не растут новые ветки.

— Прости, возможно, я сказала это слишком рано. Я все понимаю, — Санара потупилась. — Для эльфийских женщин все еще сложнее…

— Да, — повторял Рехи, не слыша Санару. Он знал, что Лойэ больше его не простит. Она не умела прощать, слишком сильная для него, слишком упорная. Но он все же поднимался на второй ярус со слабой надеждой. Хорошо бы оказаться простым смертным, обнять Лойэ, утешить ее в глубоком горе. К тому же в ней, возможно, уже зрела новая жизнь, как она ему обещала вскоре после встречи. Но вряд ли. Рехи чувствовал, что все завершается и нет верных ответов. Воля пустоши сильнее чудес. Пустошь намертво вросла в сердце Лойэ.

Она сидела на втором ярусе башни, по-прежнему спрятав ноги под шкуру и уставившись в щель между ставнями. Забралась наверх, будто оттуда немного ближе к небу.

Рехи неуверенно встал, вокруг громоздились запасы вяленого мяса и сушеных грибов для походов и на случай неудачной охоты. Удушливый запах щекотал ноздри, в нем не различался привычный успокаивающий аромат Лойэ.

Рехи осторожно приблизился. Любимая внезапно повернула голову, резко и порывисто, как от приближения врага. Рехи заметил, как она держит руки — все так же, качая воздух, будто ребенка. Рехи ужаснулся: «Она сошла с ума?» Но Лойэ осмысленно взирала на него, а на осунувшемся лице отчетливо читалось презрение.

— В этом весь ты. Рехи, — начала первой она, пока он медленно кусал губы.

— В чем? — прохрипел Рехи. Лойэ ровным тоном пояснила:

— Ты всегда предаешь. Поэтому от тебя и хочется сбежать.

Лойэ говорила медленно, жестко. Чтобы голос не дрожал и не срывался в рыдания, она подавила любые эмоции, поэтому просто кидала слова беспощадными острыми кинжалами. Глаза ее оставались сухими и блестящими, как отполированные камни.

— Ларта я не предавал, — отозвался Рехи.

— В том-то и дело, — Лойэ поморщилась, отворачиваясь вновь к окну. — В том-то и дело. Ларта ты не предавал. А меня за что предал? Снова. Опять.

— Я не хотел… — растерянно скулил Рехи. Задуманного Санарой разговора не выходило. Лойэ не просила поддержки, она хотела осуждать. Рехи надеялся, что снесет эту боль, чтобы потом вновь воссоединиться с возлюбленной. Не вернулась бы прежняя радость, но любящие едины и в горе. Однако слишком много накопилось обвинений. Лойэ говорила все более взволнованно и перечисляла торопливо:

— Ты и в ураган наверняка не хотел меня бросать. Я знала, конечно, знала, что не хотел. Но бросил. Так все самое паршивое и делается — не хотел, а сделал.

— Но эта сила…

— Что эта сила? — прошипела Лойэ, ввинчиваясь в самую душу разъяренным взглядом. — Ларт рассказал Санаре, как ты исцелил его. Эта сила способна почти на все. Так почему ты не можешь воскресить Натта? Если уж не смог спасти его! Почему не можешь воскресить нашего сына?!

«Воскресить» — это страшное слово пронзило разум крамольной идеей. Опасной и страшной. И вновь возник образ Сумеречного Эльфа, который предлагал свою призрачную кровь, повествуя о том, как потерял всех своих детей. Тварь! Он уже тогда все знал. Знал и ничего не делал. Так для чего? Неужели и Эльф тоже предал? Или вел куда-то? Но ведь воскрешение запрещалось Стражам. Да Рехи и не обладал такой мощью.

— Лойэ… Лойэ… Я не могу! Саат стал чудовищем, после того, как его воскресил Вкитор, — поежился Рехи, представляя, что вернется не Натт, а кто-то похожий на него, но обреченный превратиться в тварь с щупальцами и жвалами. Наваждение сбивало с ног, Рехи пошатнулся и обвил руками каменный столб, державший свод колокольни. Хотелось обрушить его и похоронить всех под обломками, чтобы не продолжался этот разговор.

— Но ты-то не Вкитор! Ты лучше! — подавшись вперед, почти взмолилась Лойэ. Она застыла в порыве обнять его, убедить в величии силы Стража, способной возвращать к жизни, ткать из линий мира. Запретное знание, запретный поступок. В Рехи сталкивались сила бессмертных и заветное желание любого смертного.

— Я слабее, я не могу повторить то, что сделал тогда с Лартом. Ларт еще был жив. Я не умею воскрешать, — глотая слова, отозвался Рехи, давясь и стеная. Лойэ оскалила клыки и ударила кулаком по воздуху:

— Хватит! Не хочу слушать! Ты можешь все ради тех, кто тебе дорог, — она отвернулась к окну, голос ее из рыка превратился в печальное пение: — А Натт… ты слишком мало его знал, — но вновь перекатился в рык. — Наверное, для тебя он так и остался чужим.

Он заплакал навзрыд. Слезы стирали образ Лойэ, оставляя Рехи горьким слепцом в мире смутных очертаний. Он всю жизнь внимал лишь теням на стене, лишь отражениям вещих смыслов. Всю жизнь тянулась эта завеса слез. А теперь сам смысл исчез, его украла смерть, значения слов и поступков смешались. И оставалось только безвольно рыдать над осколками, доставшимися «в награду» после длинного бессмысленного пути.

— Лойэ! Да, я знал Натта слишком мало, но и за то время он стал для меня самым дорогим созданием на свете! — кричал Рехи, простирая руки, но не смея коснуться. Он утирал кулаками слезы, чтобы вновь отчетливо увидеть любимую. Она имела право на свою жестокость, на все эти слова, но и у него не осталось сил терпеть. Он надеялся, что в последний миг она тоже разрыдается и обнимет его. Тогда остались хотя бы обломки зыбкого счастья, а не отравленная зола одиночества.

Но Лойэ смотрела на него прямо и неподвижно. Она не проронила ни слезинки. Рехи ощутил на языке вкус пепла.

— Сила твоя показала другое, — она замолчала, с усилием продолжив после тяжелой паузы: — Сила, линии — пыль, пустота. Наш сын погиб из-за тебя. Вот и все. Думаешь, я прощу тебя? Думаешь, мне нужны твои оправдания?

— Нет.

— Тогда иди, если не можешь ничего исправить. Если твоя сила нужна каким-то Стражам, к ним и отправляйся.

Рехи понял, что это настоящий конец. Распалось все. С ним говорила уже не Лойэ-любимая, а Лойэ-правительница, которая жестоким приказом гнала его из деревни на верную смерть. Лучше бы пырнула клинком, как раньше, нанесла новую рану, а потом простила бы. Но она осталась непривычно спокойной и страшной. Голос ее превратился в глас пустоши. Рехи медленно спускался со второго яруса. Он снова сел на лавку у стола-сундука, поставив перед собой фигурку ящера. «Пусть останется здесь. Как последнее напоминание обо мне. Захочешь совсем уничтожить меня — выбросишь. Больше от меня ничего не останется», — подумал Рехи и встал.