Николай Ярыгин - Последний хранитель [litres]

От ворот уже неслись ко мне три человека, вынимая мечи из ножен, хорошо, что у них не было в руках копий. Я вскочил, быстро вытерев руки о кладку забора, и тоже выхватил мечи.

– Обходите его с боков, – командовал гвардеец небольшого роста с сильно кривыми ногами кавалериста и, по голосу, тот, что разговаривал со мной через ворота.

«Ну, гад, держись», – думал я, прыгнув ему навстречу. Он, по всей вероятности, не ожидал такой прыти от заведомой жертвы, и я успел с ним сблизиться, отвести вялый удар меча и изо всей силы ударить его яблоком второго меча в зубы. Тут же крутнувшись на пятке левой ноги, поймал меч того, что был слева, и носком сапога ударил его под колено, добавив мечом плашмя, когда он падал, но шлему. Последний, видя, как быстро я расправился с двумя его товарищами, нападать не стал, а принялся голосить о нападении и звать на помощь.

Из казармы стали выбегать гвардейцы, кто-то из них был в полной амуниции, кто-то полураздетый, но вот количество их было не менее полусотни. Понимая, что с такой численностью я могу справится только с наличием у меня пулемета, и то не факт, я вложил мечи в ножны и показал пустые руки. К моему счастью, людей герцога еще не отправили обратно, и кто-то из них, видя, что меня могут сейчас зарубить, а потом лишь поинтересоваться, кто я и что, решил вмешаться.

– Постойте, это же Серж, советник маркиза, – увеличил он мне статус.

– Сейчас мы выясним, что это за Серж и что он за советник, – прорычал кто-то старший среди гвардейцев. – Сержант, доложи маркизу о госте.

И кто-то побежал к крыльцу дома.

– А ты стой и даже не шевелись, – это уже мне. Принесли еще факелов, и стало светлей, наконец на крыльцо вышел маркиз и махнул рукой, чтобы я подошел. Гвардейцы сторожили каждое мое движение, я же шел спокойно и не спеша, чтобы не спровоцировать какого-нибудь ретивого идиота. Маркиз узнал меня и дал команду всем разойтись, а меня и сотника пригласил зайти в дом. Уже в кабинете он представил нас друг другу и поинтересовался, что там произошло, я пересказал мое общение с охранниками ворот. Маркиз похмыкал и, отпуская сотника, посоветовал больше таких у ворот не ставить.

Я же подробно ему рассказал о том, как я устроил скандал на совещании глав гильдии, и о смерти большей части недружественных Парксу приближенных. Выслушав меня, маркиз похвалил и сказал, чтобы никуда я не отлучался, ему не хотелось бы потерять столь талантливого сотрудника. А узнав о заказанном мной теплом плаще, предложил взять его карету для поездки за ним.

Выйдя от маркиза, я уже собрался подняться к милой мне жрице Альва-Мари, когда узнал, что ее еще утром забрали в храм. Я в расстроенных чувствах поплелся в отведенный мне под постой домик. После всех сегодняшних схваток и смертей я еще не отошел, и спать мне не хотелось. Поэтому я, чтобы отвлечься, разобрал пистолет и принялся его чистить при свете свечи.

Альва-Мари смотрела в окно на моросящий дождь и думала о том, что произошло с ней за эти несколько дней. И, конечно, основное место в ее мыслях занимал этот немного странный парень Серж. Вначале, когда он подхватил ее на руки там, в проулке, она очень испугалась. А потом, по мере продвижения, ей стало так спокойно и уютно у него на руках, что она бы была не против, чтобы это продолжалось бесконечно. После того как он принес ее в дом и в свете светильников она смогла хорошо разглядеть его, ее сердечко замерло, а потом забилось быстро-быстро. Правда, она попыталась взять себя в руки и подумать о чем-то совершенно другом, чтобы ненароком самой не выдать свою заинтересованность. А какие у него нежные прикосновения, как ей было хорошо и приятно, когда он втирал ей в ногу мазь, как замирало сердце и хотелось, чтобы это не кончалось. Сейчас она впервые пожалела, что ушла в жрицы, а с другой стороны, так надо было для отца. А теперь и подавно никогда не сможет иметь мужа, детей, семью, а ведь еще неделю назад все могло быть иначе. В дверь постучали, и в келью заглянула Димара – распорядительница.

– Сестра, тебя призывает мать-настоятельница.

– Я готова, идем, сестра, – проговорила Альва-Мари и вышла вслед за Димарой. Пройдя по темным коридорам и переходам жилой части храма, они оказались в более светлых присутственных помещениях.

Димара толкнула одну из дверей, вход в кабинет матери-настоятельницы, та сидела за столом и, увидев вошедших, улыбнулась и предложила им присесть.

– Присаживайтесь, сестры, – проговорила настоятельница и продолжила: – Сестра Селесция умирает, и тебе, сестра Альва-Мари, надо принять последнее наставление от нее и «Утреннюю звезду». Ты готова? Если нет, то ты еще можешь отказаться.

Альва-Мари чуть замешкалась с ответом, но потом все-таки ответила утвердительно.

«Боги… что я делаю», – мелькнуло у нее в голове, а потом пришло какое-то безразличие. По дороге в келью к Селесции она уже успокоилась, только где-то в глубине сознания ее душа обливалась слезами и шептала: «Прощай, Серж, прощай».

Селесция лежала вся в белом и, казалось, просто спит, но когда Альва-Мари вошла, она встрепенулась и ласково посмотрела на вошедшую.

– Проходи, милая, – еле слышно прошептала она, – присядь рядом и дай твою руку. Я вижу, у тебя появился сердечный друг, но ты все-таки решилась, – проговорила она, когда взяла руку Альва-Мари в свои. – Не бойся, милая, все у тебя будет хорошо, помоги мне снять «Утреннюю звезду».

Девушка осторожно сняла ленту с массивной восьмилучевой звездой с шеи Селесции и надела на свою, заправив артефакт в ворот платья. Она ощутила легкое покалывание в месте соприкосновения тела и «Утренней звезды», а потом по телу разлилось тепло, и стало легко и спокойно на душе.

– Ну вот, теперь ты хранитель, – прошептала старушка, – удачи тебе, милая, и позови сестер, когда выйдешь, пришло мое время исповедоваться. И не грусти, все у тебя будет хорошо, я это вижу, а теперь иди.

И вот она опять сидит у окна и смотрит, как моросит мелкий осенний дождь, за окном слякоть, грязь и ветер, обрывающий последние листья с деревьев. После похорон сестры Селесции она уедет обратно в столицу и там при главном храме по заведенному порядку будет служить. Жить ей предстоит уединенно, раз в неделю и по праздникам раздавать милостыню сирым и убогим, вознося хвалу богам. У нее практически нет обязанностей, но много ограничений, и самое главное – теперь только на смертном ложе она может передать «Утреннюю звезду» новому хранителю, которого выберут из сотни юношей и девушек, молодых жрецов и жриц. Как она радовалась, когда ее избрали кандидатом в хранители, а теперь она сожалеет о том, что подала заявку на отбор. Никто больше не подхватит ее на руки и не унесет далеко-далеко, и она не будет прижиматься к груди, закинув руку на шею любимого мужчины, вдыхая запах терпкого пота, никогда не прижмет к груди своего ребенка… Никогда. Альва-Мари горько вздохнула и вытерла навернувшиеся слезы.