Борис Конофальский - Башмаки на флагах. Том четвертый. Элеонора Августа фон Эшбахт

— Нет, господа горожане, ничего строить не дам вам и торговать не позволю, через два дня из Шаффенхаузена должны приехать уполномоченные вести переговоры, если мир будет, так стройтесь и торгуйте. А пока нет мира промеж нас, так и не просите, а в том, что у баб и детей ваших хлеба нет, так то через вашу подлость и уроком вам. Вы лучше, как приедут переговорщики, просите их о деле быстром, чтобы переговоры они не затягивали. Сами дело ускоряйте.

Когда просителей выпроводили, он спросил у смешливого Габелькната строго:

— Соизвольте объяснить мне, господин Габелькнат, отчего вы хихикали за моей спиной, когда я вёл переговоры.

Молодые люди стали переглядываться.

— Отвечайте, Габелькнат! — настоял генерал.

Молодой человек ещё раз взглянул на своих товарищей и, чуть смущаясь, рассказал:

— Тут один из этих… в зелёном камзоле был… что сейчас приходил… Ну, мы его бабёнку брали, сам он уже немолод, а жена у него не старая и вполне себе приятная. И когда мы в дом их пришли, фон Каренбург, покойный, её схватил, а она и говорит: господа, платье мне не рвите и не пачкайте, я сама его сниму, и раз вы сюда пришли, делайте всё, что хотите, но других уже в дом не пускайте. И сама разделась при нас. Попросила лишь вина выпить. И сама пошла, а муж её, дурень, сидел и смотрел, как мы её брали по очереди и лишь твердил шёпотом: Эльза, дорогая, потерпи, потерпи, я потом тебя не упрекну даже, — Габелькнат едва сдерживался от смеха. — А эта Эльза лишь глаза закатывала да подвывала, а когда один из нас дело кончал, так она, тряпкой вытершись, лишь спрашивала: господа, кто следующий? Да вина ещё просила. А муж её всё успокаивал и успокаивал, старый дурак.

Тут Габелькнат сам и все молодые господа стали смеяться, уже не сдерживаясь, и громче всех смеялся юный Фейлинг.

Волков даже не улыбнулся, махнул на них рукой:

— Ступайте.

Молодые болваны, всё у них про одно. Но по-другому в их возрасте и не бывает.

Одной делегацией в этот день не обошлось. Опять приехали к нему люди из Рюммикона. Всё те же, всё те же… Вальдсдорф, Плетт и ещё трое господ, которых Волков не припоминал. В прошлый раз за свой город волновались, чтобы генерал не пошёл и не сжёг его, но теперь просили о другом.

— Господин генерал, меж нами был договор, что наши плоты с лесом вы пропускаете по своей стороне реки, и цена за то была оговорена, — начал толстяк Вальдсдорф.

— Да, было такое, припоминаю, — отвечал генерал.

— А теперь ваш человек, сержант Жанзуан, один плот взял себе и сказал, что и другие будет забирать, пока вы не позволите их пропускать, мы за десять дней ни одного плота по реке не провели, — закончил свою мысль советник Вальдсдорф.

— Да, разве мы не платили вам за каждый плот, как было уговорено? — заговорил лесоторговец Плетт. Видно было, что он и волнуется, и даже втайне возмущён.

— Платили, честно платили, — кивал Волков, но при этом зло ухмылялся и продолжал: — а не напомните ли, господин лесоторговец, не вы ли надо мной хихикали, когда в прошлый раз мы встречались с вами в каком-то трактире в Лейденице?

— Что? Хихикал? Я? — Плетт был удивлён до глубины души. — Я никогда не посмел бы. Что вы, господин генерал, что вы!

— А, так это, может быть, вы, господин Фульман, снисходительно мне улыбались, когда я просил вас похлопотать о мире между нами?

— Я? Я? — тут Фульман стал оглядываться по сторонам, ища свидетелей, он даже возмутился и призвал в свидетели Господа. — Видит Бог, и в помыслах такого не было. Да я…

Волков махнул на него рукой: замолчите! Осмотрел всех прибывших зло и сказал после:

— Просил я вас, господа купцы, просил похлопотать о мире, когда война ещё не началась, так вы, Плетт, и вы, Фульман, мне тоном насмешливым отвечали, сидели, спесью своей давились, куда она только делась теперь… В общем, пока мира не будет, и торговли у вас по реке не будет. Просите совет кантона и ваше

го ландамана о мире. Больше мне вам сказать нечего. Уходите, господа.

Волков всегда считал, что толстяки есть в своей сути люди недалёкие. Но вот советник Вальдсдорф эту уверенность поколебал. Генералу было достаточно одного пристального взгляда, чтобы советник понял, о чём говорят глаза кавалера.

Господа купцы из Рюммикона, конечно, на ночь глядя, по темноте, назад к себе не поплыли. Заночевали на берегу, и умный толстяк Вальдсдорф ночью нашёл способ прийти под стены лагеря с лампой и вызвать через стражу генерала. Волков же сразу откликнулся:

— Ну, что слышно?

Темно было, Волков велел ни ламп, ни факелов людям своим не жечь, потайной фонарь был лишь у Вальдсдорфа. Он его ещё и рукой прикрывал.

— Слухов много, господин генерал, — переводя дух, отвечал советник. — Купчишки наши, рюммиконские, будут просить у переговорщиков скорейшего мира.

Это было как раз то, на что генерал и рассчитывал, но толстяк продолжал:

— Но не все, не все таковы. Люди из других земель просят войны. Говорят, что вы растоптали честь земли, требуют возмездия.

— Вот как?! — мрачно спросил кавалер. — Возмездия хотят?!

— Да, господа с советники пребывают в шатком положении, сами переговорщики не захотят принимать столь неоднозначное решение. Я слышал, что в соседние кантоны посланы люди просить помощи.

— Так из двух кантонов помощь приходила, я же их побил, неужели ещё соберутся безумцы?

— Нет-нет, тут как раз речь идёт не о наёмниках, у нас меж горных земель есть конфедеративная договорённость, коли один кантон будет нуждаться в помощи, так остальные ему обязаны прийти на выручку. Раньше гордость земли Брегген не позволяла звать на помощь других, над нами иные земли посмеялись бы, что помещика мелкого, простого рыцаря, одолеть не можем, но теперь все о вас слыхали, все знают, каковы вы. Теперь уже нам не до гордости, а соседям не до смеха. Они придут.

Хуже ничего и быть не могло, у Волкова похолодело на душе. А советник ещё добавляет и добавляет плохого:

— Говорят, что те наши люди, что с королём на юг ушли, к весне обратно будут, наши генералы говорят, что соберут пять тысяч людей к следующей весне. Да ещё у соседей попросят три тысячи человек.

«Восемь тысяч! Рехнулись они, что ли? Неужели и вправду я так их разозлил?».

— Хоть что-нибудь хорошее скажете вы наконец? — зло спрашивает Волков. Луны нет совсем. Он видит только круглое лицо советника.

— Что ж, скажу и хорошее, — отвечает Вальдсдорф. — Казна сейчас пуста, много денег на дороги после паводков весенних ушло, много на войну с вами. Консулы хотят — есть такие — на войну с вами отдельный налог ввести. Но другие в совете говорят против, говорят, что земля разорена и денег надобных в этом году не соберут. Много вы денег в земле и так побрали. А ещё и торговать не даёте, значит, и займа нам под хороший процент не взять.