Курт Бенджамин - Небесные врата

– Я всегда знал, что ты – принц среди поэтов. Теперь оказывается, что ты принц и среди смертных. Когда твой брат, юный король, отдохнет, мы обсудим размер твоего выкупа… А сейчас позволь мне последний вечер насладиться твоим талантом. Прочти нам что-нибудь успокаивающее, чтобы твой брат легче отошел ко сну.

– Подождите, – встрепенулся Льешо. – Вначале принц Таючит. Потом уже отдых. Если вы положите нас в одной комнате, за нами будет легче наблюдать. А я засну с легким сердцем, зная, как дела у принца.

– Тебя может расстроить ужасное состояние друга, – возразил лекарь. Потом скользнул взглядом по шрамам на груди Льешо: – Впрочем, кажется, боевые ранения тебе не в новинку. Итак…

Ибн Аль-Рази опустил глаза, пряча какой-то образ под ресницами.

– Твой друг крепко спит. Он не поймет, что ты рядом – мак не оставляет пациенту выбора. Но если тебе станет лучше в его обществе, я устрою вас вместе. Хотя бы ненадолго.

Лекарь махнул рукой: слуги вышли вперед и сплели руки, предлагая принцу сесть на них. Фибский король мог бы заявить, что пойдет сам, но путешествие в уборную лишило его духа авантюризма.

Льешо позволил отнести себя в соседнюю комнату, похожую на его собственную, где метался в забытьи принц Таючит.

– Его разум стремится обратно в реальный мир, – объяснил Аль-Рази, – но ему нужен покой…

Лекарь отошел в сторону и взял тонкий серебряный прут, полый внутри, как тростник. Один конец Аль-Рази опустил в пузырек темно-зеленого цвета, а другой сунул в рот и начал всасывать воздух, пока маковое зелье не заполнило прут.

Вынув его изо рта, он заткнул отверстие пальцем. Потом вложил прут между губ Тая, просунул дальше. Потом убрал палец с отверстия.

Принц Тай булькнул и подавился: лекарь начал массировать ему горло.

– Ну-ну, все будет хорошо, – сказал он, и Таючит быстро успокоился, забыв про боль и видения, которые заставляли его метаться по кровати.

– Извини, – проговорил Ибн Аль-Рази. – Но ему нельзя двигаться, пока не начнет заживать рана.

– Я помню, – с горькой улыбкой согласился Льешо.

В Шане ему не давали мак, а травы брата помогали лишь немного заглушить огонь, терзавший нутро.

– Я благодарен за все, что бы вы ни сделали для него.

Лекарь кротко улыбнулся.

– Теперь осмотрим тебя, юный король?

– Хорошо.

Льешо уже зевал, а в голову лезли смутные и бессмысленные вопросы, вроде: «Почему все называют меня «юный король», вместо того чтобы обращаться согласно титулу?». Или: «Почему я до сих пор сижу?»

Ответ на последний вопрос дал лекарь, мягко откинув Льешо на пуховую перину.

– Оставайся с ним, если хочешь, – прошептал Аль-Рази и на цыпочках вышел из комнаты.

– Спасибо.

Голос Менара, занимающего место подле брата. А дальше поэт принялся читать стихи:

Льешо подметил упоминание о солнце и понял, что в поэме говорилось о короле нового дня. Но с другой стороны, потерявшись в хаосе бессвязных мыслей, он увидел образ короля, оплакивающего потери.

Ни в том, ни в другом он не ошибся.

Стало так темно, что Льешо на мгновение испугался, что потерял зрение во время сна или волею каких-то сил занял место брата в теле слепого поэта. Что объяснило бы, почему стихотворение казалось не очень похожим на легенду.

– Это материнская молитва о сыне на войне, – вытянул его из темноты чей-то голос.

Менару не нужно было света, чтобы понять, что Льешо проснулся. Он опирался на чувства, как все слепые. Изменение в ритме дыхания принца или переход от сонного паралича к настороженной неподвижности тела говорил поэту обо всем.

– Я исчерпал запасы стихов и вернулся к простым словам обычных людей.

Они начали поход совсем детьми, так что молитва оказалась как раз кстати. Льешо подумал: интересно, как там дела у его отряда? Воинам запретили появляться у него. Скорее всего скука и беспокойство сказываются на выдержке друзей, которые нервничают и готовы в любой момент схватиться за нож или меч. Конечно, они справятся – как всегда. Но с самого корабля Льешо не видел бога-мошенника и ни разу не слышал, как кто-нибудь упомянул бы хоть одно из его имен. Ему стало не по себе.

– Мастер Ден?..

Вопрос не имел никакого отношения к предыдущему разговору, но Менар ответил терпеливо, как больному:

– Он в городе. Мастер Ибн Аль-Рази не мог запереть перед ним свои двери, когда твой друг принес тебя на руках, но он не потерпел бы присутствия фальшивых богов под крышей своего дома.

Льешо вздрогнул, услышав подобные слова о боге-мошеннике из уст фибского принца.

– Как можно отрицать существование того, кто заходит через дверь и кланяется хозяину?

Вероятно, Чи-Чу никогда не брал Менара за шиворот и не ставил на путь истинный своими могучими руками. Но семь смертных богов составляли большую часть Пути Великой Богини, а Менар был принцем при ее святейшем дворе.

Льешо боялся задать следующий вопрос, а потому превратил его в упрек.

– Ты же знаешь правду. Ты мог бы отговорить лекаря…

Менар вздохнул. Льешо привык к тусклому свету и заметил шевеление во тьме.

Поэт пожал плечами.

– Я больше не иду по Пути Богини, – сказал он. – Мы не отрицаем существования мастера Дена или его магических способностей. Если бы мы встретились с госпожой Сьен Ма, которой служит Хабиба, то признали бы ее за ценного мага… Но мы не считаем смертных созданий богами. Мастер Ибн Аль-Рази, будучи в твердом уме, никогда не предложит гостеприимство человеку, объявляющему себя богом.

Льешо не знал, что ответить.

– То есть ты не веришь в Великую Богиню и Небеса?..

Невероятно… В какой-то момент Льешо перестал думать о Богине, как о недостижимой цели. Небесная жена, которая поила его водой, когда он страдал от жажды, которая успокаивала, когда он мучился от боли, которая оплакивала несчетное количество жизней, стала такой же реальной, как его отряд – и даже более дорогой, чем любой из его друзей.

– Когда-то верил. – Менар сокрушенно вздохнул. – Теперь – нет…

Она целовала меня. Льешо хотел поделиться своими переживаниями. Я был в райских садах, им нужна наша помощь.

В голову пришла новая мысль: хотя она причиняла почти физическую боль, юноша не мог оставить ее без внимания.

– Или же, зная, что врата рая в опасности, ты специально отринул ее мольбу?..

Свет свечи или лампы помог бы Льешо прочитать чувства брата в нервном подергивании пальцев или выражении лица. Но в комнате стояла тьма.

Боясь, что просьба собьет настрой, принц закрыл глаза и положился на чувства, которые открывали Менару мир каждый день. Голос поэта расскажет о многом. Льешо прислушался – брат дышал тяжело.