Джордан Ривет - Художница проклятий [litres]

– Могу я немного отдохнуть? – спросила она, стараясь говорить ровным голосом. – Или вы хотите пригрозить мне смертью, если я предам команду? В таком случае вам следует встать в очередь.

– Совсем наоборот, – Эстебан ссутулил худые плечи, как будто бы его удивляли и немного раздражали его собственные слова. – Если ты действительно отошла от тех дел, которые, я подозреваю, вела раньше, то эта банда может стать для тебя подходящим местом. Спокойной ночи, мисс Брайер.

Он поспешил к выходу из пещеры, где на фоне звездного света вырисовывались силуэты Лью и Джеммы, которые доедали свой остывший ужин. Брайер наблюдала, как маг голоса устраивается рядом с ними, и чувствовала себя взволнованной. Неужели Эстебан хотел сказать, что все-таки одобряет ее присутствие в шайке? И неужели он понимал, чем она жила в прошлом и почему решила сбежать от всего?

Ей нужно было быть осторожной. Он по-прежнему мог выдать ее тайны Арчеру и остальным. Они, возможно, не так охотно приняли бы ее в свою шайку, если бы знали про все деяния Брайер в прошлом. Как сказал Арчер, они были ворами, а не убийцами. Художница начала чувствовать себя комфортно среди членов банды, наслаждаясь их сплоченностью и преданностью друг другу. Большую часть минувшего года Брайер провела в одиночестве, если не считать встреч с клиентами. Она и не подозревала, как сильно скучала по человеческому обществу.

Брайер натянула одеяло до подбородка и закрыла глаза, но сон ускользал от нее. Она не могла перестать думать о жизни, которую оставила. Не о той, что была в хижине, когда все было слишком идеалистическим, чтобы продлиться долго, а о той, от которой сбежала. Несмотря на усталость и опустошенность, ей было трудно отмахнуться от воспоминаний.

Из-под ее кисти вышло слишком много боли и зла, замаскированных яркими цветами. В голове Брайер мелькали лица людей, залитые краской и кровью. Ей было семь лет, когда она впервые прокляла другого человека. Она едва понимала, что делает, но звук ломающейся ноги ее жертвы и последовавший за этим крик до сих пор терзали девушку. Тот хруст эхом отзывался в ее воспоминаниях на протяжении десяти лет, задавая ритм всем тем кошмарам, которые были наполнены сожалением.

В студии у моря родители учили ее думать о людях, которых она проклинала, не как о жертвах, а как об объектах. Проклятая живопись была призванием, профессией. Родители Брайер были художниками, которые при помощи своего таланта всегда находились в поиске новых творческих способов привнести в мир зло. Ее мать, Сирша, была импульсивной и резкой и обладала даром зажигательных и разрушительных проклятий. Ее отец, Донован, работал более тонко, усиливая галлюцинации, кошмары и подсознательные страхи. У этой супружеской пары не было равных, и они постоянно напоминали об этом своей дочери, желая, чтобы Брайер стала даже лучше, чем они.

Однако она не хотела быть лучше. Она хотела быть хорошей . В детстве Брайер как-то спросила, почему она не может поучиться более добрым заклинаниям, после того как поняла, что созданные родителями прекрасные картины, от которых у них глаза сияли гордостью, всегда, казалось, заставляли других людей плакать.

– Я хочу сделать что-нибудь хорошее, – сказала она однажды родителям, пока перетирала самоцвет – лазурит, – чтобы приготовить ультрамариновый синий для их студии. – Как делают маги голоса, которые выращивают розы зимой для королевского сада.

– Твои картины прекраснее королевских роз, – отец Брайер выглянул из-за большого холста. Его глаза были такими же большими и совиными, как и у его дочери. Он был красивым мужчиной, таким же красивым, как и ее мать. – Они куда больше, чем что-нибудь просто «хорошее».

– Но они всегда делают плохие вещи, – возразила Брайер. – Они причиняют людям боль и ломают вещи.

– Они восхитительны, – сказала ее мать. Она отвела назад вьющиеся волосы Брайер, чтобы они не попали в краску, и обернула свой любимый изумрудно-зеленый платок вокруг головы дочери. – И в один прекрасный день ты создашь настоящее искусство.

Брайер покраснела, когда ее мать завязывала у нее на голове свой шелковый платок перепачканными краской руками. Для ее родителей не существовало большего комплимента, чем назвать что-то искусством, однако Брайер видела, как искусство живописи причиняет боль. Она не понимала, как его можно считать хорошим и важным. Ей самой хотелось исцелять, строить и укреплять, а не разрушать. Однако, как бы усердно она ни училась, как бы ни старалась, проклятия были единственным инструментом, который ей предлагали освоить родители.

Пройдет еще некоторое время, прежде чем Брайер поймет, что живопись по своей сути вовсе не является чем-то хорошим, и еще больше времени потребуется ей для того, чтобы понять, что ее родителям нет дела до добра и зла. Для них был важен сам творческий процесс, горячий порыв вдохновения, ведущий к созданию уникальных произведений, более красивых и сложных, чем у других художников. Если бы они не были проклятыми художниками, то, возможно, не выбрали бы такую темную стезю. Для Сирши и Донована боль и смерть были всего лишь побочными продуктами их призвания, а не целью.

Когда Брайер увидела еще больше ломающихся костей и наполненных слезами глаз, она начала взращивать в себе чувство морали, хотя ей не хватало модели для подражания в закрытом маленьком мире их студии. К двенадцати годам юная Брайер из кожи вон лезла, чтобы не навредить людям проклятиями, которые ей поручали претворить в жизнь родители. После очередного такого случая они вдвоем загнали ее в угол на плоской крыше студии, где девочка часто уединялась, чтобы полюбоваться видом на море.

– Это ты предупредила кучера лорда Рэндалла? – требовательно спросил у нее отец.

– То проклятие, которое ты заставил меня нарисовать на карете, причинило бы ему боль, – Брайер избегала смотреть на отца. – Я всего лишь сказала кучеру, чтобы он не сидел на своем высоком сиденье несколько часов. Проклятие ведь в итоге сработало.

Богатая карета с рисунком Брайер на подножке взорвалась дождем из осколков и порванного шелка во дворе короля. Кучера нигде не было видно. Девочка радовалась взрыву больше обычного, потому что никто не пострадал.

– Ты испортила тщательно продуманный план, – сказала ей мать.

– Кучер должен был пострадать? Я думала, ты просто хочешь сломать карету.

– И доставить лорду Рэндаллу незначительные неудобства? – Ее отец поднял бровь. – Конечно же, кучер должен был пострадать.

– Ты уже достаточно взрослая, чтобы понимать, что к чему, – раздраженно бросила мать.

В то время Брайер не призналась, что все прекрасно понимала. Ее родители хотели, чтобы во время взрыва кареты кучер умер, но Брайер не понимала почему. Кучер был добрым, и его молодая жена недавно родила мальчика. Брайер пряталась в стоге сена в конюшне и наблюдала, как молодая пара принесла ребенка, чтобы дать подержать его своим друзьям. Взрослые заботливо поддерживали маленькую розовую головку, когда передавали ребенка друг другу. Брайер тоже хотелось подержать на руках малыша, но ее пальцы были испачканы краской. Она не могла прикоснуться к невинному маленькому существу руками, которые причиняли так много страданий.