Ренсом Риггз - Разрушение Дьявольского Акра

— Я не могу просить Джейкоба и Нур лгать своим друзьям, и у меня не хватит духу держать их в напряжении.

Мисс Зарянка кивнула.

— Я полагаю, они заслуживают того, чтобы узнать об этом первыми, после всего, что они сделали. Но они не должны распространяться об этом.

— Понятно, — сказала мисс Сапсан и вывела нас с Нур в холл, где Енох бесстыдно подслушивал.

— Кто он? — спросил он, следуя за нами. — А Кто Он?

— Кажется, я просила вас вернуться в дом, мистер О'Коннор, — процедила сквозь зубы мисс Сапсан. — И вы скоро все узнаете.

— Мне это совсем не нравится, — сказал Енох. — Кстати, вам двоим действительно стоит помыться. Вы в полном беспорядке, и, честно говоря, от вас воняет. Услышав это от меня, вы должны кое о чем догадаться.

Нур посмотрела на ее рубашку, частично высохшую и окоченевшую от грязи и крови, и поморщился. На против кабинета Бентама была пара умывальных, и Франческа оставила для нас стопку полотенец и свежую одежду.

— Переодевайтесь, пожалуйста, но только побыстрее, — сказала мисс Сапсан. — Мне нужно присутствовать на собрании.

Я чувствовал себя немного виноватым, потратив лишние тридцать секунд на то, чтобы вымыть руки в горячей воде, смыть запекшуюся грязь с лица и ушей, но мне это было очень нужно — несколько секунд наедине, мгновение, чтобы вздохнуть. Я снял порванную рубашку и мокрые джинсы и переоделся в одежду, которую мне дали Франческа и Сигрид. Я бы скорее надел розовый костюм кролика, чем провел еще одну минуту в рубашке, испачканной кровью Ви, но, к счастью, мне не пришлось опускаться до этого. Мне дали старый костюм: белую рубашку без воротника, черные брюки, черную куртку, черные ботинки. Мои трясущиеся руки продолжали возиться с кнопками, и мне приходилось заставлять себя замедляться, дышать, концентрироваться на крошечных осторожных движениях, необходимых моим пальцам. После нескольких попыток мое дыхание выровнялось. Все сходилось, даже туфли. Жилет и галстук тоже были частью костюма, но я не чувствовала необходимости соревноваться с Горацием за лучшую одежду, поэтому оставила их сложенными на деревянном туалетном столике, а испорченную одежду сложила в углу.

Пора идти, сказала я себе, но ноги не поворачивались к двери. Я провел рукой по волосам и посмотрел на себя в зеркало с золотой отделкой. Я чувствовал себя помятым и усталым, как старик, но выглядел нормально.

Картины, покрывавшие вестибюль снаружи, продолжались по всей ванной, и я заметил фотографию Бентама в рамке над туалетным столиком. Странно, подумал я. На фотографии он был одет в тот самый костюм, который я только что надел — плюс цилиндр, галстук и цепочка от часов — и сидел между двумя, по-видимому, странными животными, козленком и маленькой собачкой. И он, как всегда, пристально смотрел прямо в объектив, выражение его лица было безрадостным и суровым.

«Что с тобой случилось?» — удивился я, глядя ему прямо в глаза. Бентам и Каул оказались заперты вместе в разрушенной Библиотеке Душ. Когда твой брат воскрес, ты тоже вернулся?

А потом, клянусь, я увидел, как дернулась его губа, и почувствовал, как холодный заряд прошел сквозь меня, и поспешил выйти из туалета.

Нур ждала меня снаружи, выглядя неловко в черно-белом полосатом платье, которое касалось ее лодыжек. Ее волосы были наспех собраны в конский хвост, лицо умыто и сияло, и я подумал, как замечательно, что ей так мало требуется усилий, чтобы быть красивой.

— Отлично выглядишь, — сказал я.

Она покачала головой и рассмеялась, как будто я рассказал банальную шутку.

— У меня такой вид, будто я иду на похороны в цирк. — Она одарила меня искренней улыбкой. — Но ты мне нравишься в костюме. — Потом она вздохнула. — Ты в порядке?

Этот вопрос мы задавали друг другу чаще всего. Мы жили в трудные времена, и было так много способов не быть в порядке.

— Да, — сказал я. — Ты?

Этот небольшой обмен словами содержал сотни потенциальных оттенков смысла. В данном случае: «Почему вы так долго сидели в ванной? И смогли ли вы хотя бы на минуту остановить фильм ужасов, прокручивающийся у вас в голове?»

— У меня была грязь в таких местах, что ты не поверишь. — Она пожала плечами. — Я в порядке.

Она сократила небольшое расстояние между нами и положила голову мне на плечо.

— Извини, я жалуюсь, когда нервничаю.

Я прижался щекой к ее волосам.

— Я думал, ты напеваешь, когда нервничаешь.

— Вместо этого я теперь делаю так.

Я обнял ее, крепко прижал к себе. Где-то внутри меня был счетчик, индикатор уверенности, индикатор храбрости, и каждый раз, когда я прикасался к ней, он подпрыгивал вверх.

— Готова? — я сказал.

— Чтобы исповедаться в своих грехах, — сказала она, и прежде чем я успела возразить, мисс Сапсан и Енох влетели в холл и вывели нас.

Наше путешествие через Акр было сюрреалистичным. Более сюрреалистичным, чем обычно. Дело было не только в странном небе, которое было скорее фиолетовым, чем его обычный болезненно-желтый оттенок, или в глубоких сугробах пепла, которые кружились вокруг наших ног, когда мы шли, или в темных ручейках засыхающей крови, стекающих по стенам зданий. Это была мысль, легко забываемая от мгновения к мгновению, что мы теперь живем в кошмаре, идем по миру, в котором произошло самое худшее, что я мог себе представить, за исключением смерти всех, кого я любил. Это был твердый и неотложный факт. И мы собирались сообщить эту ужасную новость всем нашим друзьям.

Енох продолжал приставать ко мне: «Кто Он? Это тот, о ком я думаю? Так вот почему вчера меня чуть не сбил с ног град костей? Он вернулся?» Но я ничего ему не сказал, и в конце концов мисс Сапсан пришлось разлучить нас, чтобы он оставил меня в покое.

До меня не доходило, насколько неразумной была архитектура их дома, пока, перейдя последний пешеходный мостик через узкий приток Лихорадочной Канавы, я снова не увидел это место. На третьем этаже она была в два раза шире, чем на первом, словно пирамида стояла на голове, и только лес деревянных подпорок и свай, тянувшихся до верхних этажей, не позволял ей опрокинуться в канаву. В попытке скрасить обстановку Фиона покрыла покосившийся дом цветами — на самом деле укрепила его длинными, извивающимися тросами пурпурного шиповника. Они тянулись вверх по сваям и высыпались из оконных рам. Но они лишь наполнили меня ужасом, напомнив о виноградных лозах, которые удерживали меня на Могильном Холме, и об ужасе от того, что я вынужден беспомощно наблюдать, как Марнау совершает свои злодеяния.