Стивен Лохед - Мерлин

Родство устоит там, где не устояла чиновничья мощь Рима. Мы или победим, или погибнем вместе.

Это было мое дело, поскольку я был королем. Я видел, возможно, яснее других необходимость согласия между королевствами. Прежние редкие попытки наладить дружбу севера и юга, увы, ничего не дали.

Чтобы выжить, надо было как-то поддержать северные королевства. Это значило отбросить мелочное тщеславие, позабыть про междоусобицы ради общего блага. От этого зависело наше будущее. Мы или вместе выстоим, или погибнем вместе.

Я начал думать об объединении всех королевств в одно, в котором каждое оставалось бы независимым и каждое вносило бы свою долю в общее богатство и защищенность. Не империя, не государство: союз племен и народов, управляемый Советом королей, в котором каждый государь имел бы равный голос. Это очень важно: чтобы устоять перед натиском варваров, надо сплотиться и стать стеной, а не нынешней хрупкой россыпью удельных владений.

Я мечтал, чтобы этим королевством управлял один Верховный король, избираемый Советом. Верховный король, которому подчинялись бы все короли, князья, вожди и знатные люди.

Да, многие считали это глупостью, в лучшем случае блажью самоуверенного юнца. Нужно, говорили они, вспомнить, что мы граждане величайшей империи мира, и добиваться своих прав.

— Просить Рим! — кричали они. — Мы — граждане. Мы имеем право на защиту. Послать петицию императору. Пусть вернет легионы. Теперь императором Максим, он нас послушает. Не позволит, чтобы нас жгли и убивали варвары.

Однако Максим недолго носил пурпурную тогу и лавровый венок. Когда он пошел на Рим — как я и предвидел, точнее, как предсказал Пендаран Гледдиврудд, — то был разбит и взят в плен Феодосием, сыном Феодосия Завоевателя. Его привели в Сенат в цепях и через несколько дней обезглавили в Колизее. И не только он был убит в этот день — мечта об империи испустила дух на пропитанном кровью песке перед улюлюкающей, кричащей толпой.

Вернуть легионы!

Да, вернуть легионы. Много будет от этого проку! Неужто все ослепли? Неужто никто не видит?

Мы никогда не жили под сенью римских орлов. Мы были этими орлами. Когда первые римляне, построив первые дороги и крепости, занялись другими делами, кто продолжал строить по их образцу? Кто надел нагрудные доспехи, взял римский меч и пику? Чьи сыновья пополняли легионы все эти годы? Кто брал римские имена и платил налоги римской монетой? Кто возводил города и виллы?

Рим ли?

Да, пусть орлы вернутся. Пусть они увидят, как ловко бритт научился владеть оставленными орудиями. Потому что так оно и есть. Рим ушел давно, только мы этого не знали. Просто мы льстили себе и охотно внимали лести, говорившей о том, что мы — любимые дети Рима.

Приемные дети, может быть. Не скажу — приблудные, потому что когда-то Рим был к нам расположен и время от времени слал людей помочь разобраться в наших делах. Разумеется, не бесплатно. Наша дражайшая матушка-империя всегда больше интересовалась не нашим благосостоянием, а зерном, говядиной, шерстью, оловом, свинцом и серебром, которые мы производили и отправляли ей в виде податей.

И это, друзья, в самое лучшее время. Что, по-вашему, она думает о нас нынче и думает ли вообще?

Истина — горькая чаша, но, выпив ее, мы обретем силы. Мы не слабы, у нас есть надежда. Это наши сердца и острая сталь в наших руках.

Да, я видел, как вольный народ сам правит собой без вмешательства далеких бесчувственных императоров, бритты правят бриттами ради блага всех, кого приютила это прекрасная земля, — от первого до последнего…

Это было то, о чем мечтал Талиесин: Королевство Лета.

Небесное воинство звезд описывает круги, времена года проходят в медленном танце лет. Я сижу на камне, мои лохмотья трепещут на ветру. Летнее солнце печет и сжигает кожу, зимний ветер срывает мясо с костей, весенний дождь просачивается в душу, осенний туман леденит сердце.

Да, Мерлин жив. Судьба ждет, покуда Мерлин сидит на камне под темными кронами Калиддонского леса. Владыка леса… Сын Цернунна… Лесной дикарь… Мирддин Вильт… тот самый чародей, что некогда дружил с королями, а ныне в поисках пропитания собирает гнилую падалицу… Будущее же пусть потерпит.

Что-что, волчица? Вступление на престол? Не рассказал? Тогда слушай.

В день пира, когда мы отмечали победу, приехал Давид. Он и помазал меня на царство. Вместе с Мелвисом, Харитой и несколькими вождями мы отправились в церковь. Здесь, в сладостной тишине у алтаря, мы преклонили колени и призвали Божье благословение на мое царствование.

Потом Давид помазал меня святым миром, начертав на лбу крест. Помазал и мой меч со словами: «За этой стальной стеною да будет возрастать Христова Церковь».

На это мы сказали «аминь». Он прочитал отрывок из Священного Писания, облобызал меня, я — его, все же остальные встали на колени и в знак покорности коснулись ладонями моих стоп. Все, кроме Мелвиса, разумеется — тот по-отечески меня обнял.

Так я стал королем Диведа.

Правление я начал так же, как, полагаю, начинали его многие до меня — выставил богатое угощение своим будущим сподвижникам, раздал всем подарки и принял клятву верности. Было, конечно, и пение: пришел Блез с четырьмя друидами, и они спели нам такую песню — прямо королевскую. Праздничное пиршество продолжалось еще три дня.

Перед моим венчанием на царство Блез (я по-прежнему считаю, что это его заслуга, но не вижу здесь ничего дурного: древние друиды выбирали королей — это было их право) куда-то пропал и объявился вновь с золотой гривной. Пендаран хотел отдать мне свою вместе с троном, на котором восседал без малого пятьдесят лет. Однако это было бы несправедливо, ведь он по-прежнему принимал участие в делах правления. Поскольку никогда прежде в Диведе не было трех королей сразу, Мелвис предложил изготовить новую гривну.

Блез, вероятно, предвидел такой ход событий, потому что вступил в зал с гривной в руках, неся ее так, будто в ней была заключена сама королевская власть. При его появлении все смолкли и уставились на гривну. Неужто они впервые увидели кусок золота?

Признаюсь, он умел войти и исчезнуть эффектно, но я не заметил ничего необычного в его появлении с гривной. Может быть, потому, что для меня он прежде всего являлся другом, а для остальных — бардом, и это придавало ему особую значимость. Так или иначе, он произвел немалое впечатление.

Он велел мне встать на колени, сам же держал гривну, словно некий талисман. Полагаю, кимры были уверены, что она заколдована. Они верили в силу церковных обрядов, но еще больше — в силу обрядов древних, освященных вековой традицией. Неплохо, что короля помазал священник в церкви. Однако будет куда лучше, если он примет королевскую гривну из рук друида.