Стивен Лохед - Мерлин

Мог бы… Пустые, ненужные слова. Как горек их привкус на языке. Произнося их, ощущаешь во рту желчь и пепел. Да, я виноват во всем.

Аврелий был так счастлив, так уверен в будущем. А я был так рад провести эти месяцы у Аваллаха и снова увидеть Хариту, что и не стремился заглянуть дальше. Не чувствуя угрозы, я позволил событиям развиваться своим чередом. В этом была моя ошибка.

По правде сказать, я боялся Морганы, за что и поплатился.

Из Лондона мы направились в Инис Аваллах, загадочный Стеклянный остров древности, во дворец Аваллаха. По дороге мы останавливались, и везде нас встречали с почестями — весть о разгроме Хенгиста облетела землю, ею был пронизан воздух.

С Гвителином и его монахами мы распрощались в Аква Сулис, но Давида я уговорил поехать с нами и заняться наставлением Аврелия. Его не пришлось долго убеждать — он и сам был рад-радехонек повидать Хариту и Аваллаха.

Какая же это была встреча! Они бросились друг другу в объятия, и счастливые слезы покатились по их щекам. Думаю, они уже не надеялись свидеться, ведь столько лет прошло! Однако, как это случается с истинными друзьями, их взаимная любовь ничуть не потускнела от времени, и через миг после первых приветствий уже казалось, что разлуки не было вовсе.

После нескольких месяцев лишений и почти беспрерывных боев так приятно впустить в израненные души спокойствие Стеклянного острова. Кончилось бабье лето, осень пришла в Летнюю страну, принеся с собою дожди и ветры. Море затопило подножие холма, Инис Аваллах вновь превратился в остров. Дни становились короче и студенее, но сердца наши хранили свет, а дружба и любовь согревали в холод.

Днем Давид учил в большом зале. Почти все придворные и слуги Аваллаха собирались послушать, как мудрый епископ развивает учение Сына Божия, Иисуса Христа, Господа и Спасителя людей, и просторный покой наполнялся любовью, светом и знанием. Аврелий, верный своему слову, проводил дни в молитве и слушании у ног Давида. Я смотрел, как он возрастает в вере и милосердии, и душа моя ликовала, что у Британии будет такой Верховный король.

Велик царь, любящий Бога Вышнего. Еще до первого снега Аврелий посвятил себя Богу и объявил своим знамением Честной Животворящий Крест Спасителя нашего Иисуса Христа.

Пеллеас день ото дня становился все беспокойнее. Однажды я застал его на крепостной стене: он смотрел в сторону Ллионесса.

— Скучаешь? — спросил я.

— Только сейчас понял, как меня тянет туда, — отвечал он, не отрывая взгляда от южных гор.

— Так почему бы тебе не поехать домой?

Он повернулся ко мне. На лице его мешались боль и надежда, однако уста оставались сомкнутыми.

— Не навсегда. Просто я некоторое время смогу без тебя обойтись — поезжай к своим. Как долго ты их не видел? Поезжай.

— Не знаю, будут ли мне рады. — С этими словами он снова устремил взор в серую даль.

— И не узнаешь, пока не побываешь у них, — сказал я. — Езжай, время еще есть. Присоединишься к нам в Лондоне на Рождество.

— Если ты считаешь, что можно…

— Если б я считал иначе, то не стал бы тебе и предлагать. К тому же хорошо бы узнать, как обстоят дела в Ллионессе.

— Тогда я поеду, — решительно отвечал он и, повернувшись с видом человека, готового встретить свою судьбу, спустился со стены и пересек двор. Вскоре он уже скакал по дамбе; я провожал его взглядом, покуда дорога не свернула за холм.

Сам я много времени проводил с матерью. Мы разговаривали, сражались в шахматы, я играл на арфе и пел. Приятно было просто посидеть вместе у очага, вдыхая запах дуба и вяза, закутавшись в шерстяные плащи, и слушать, как дождь стучит по мощеному двору и тихо потрескивает огонь.

Харита рассказывала про свою жизнь храмовой танцовщицы в Атлантиде, про бедствие, сгубившее ее родину, про то, как они поселились в Инис Аваллахе, про тяготы первых горестных лет. Все это она поведала мне давным-давно, но и сейчас я слушал ее, как в первый раз, и гораздо лучше понимал. Слушать и понимать — в этом, наверное, состоит мудрость. Слушая, как мама рассказывает о себе, я многое узнал и увидел в ином свете.

Однажды я спросил про меч — меч Аваллаха, который получил от нее в тот день, когда Мелвис провозгласил меня королем. Пеллеас сказал, что нашел его на поле битвы и отвез в Инис Аваллах вместе с вестью о моем исчезновении в первую же зиму, когда морозы заставили его прекратить поиски.

— Хочешь получить его назад? — спросила Харита. — Я его сберегла, но ты про него не спросил, и я подумала… Но, конечно, я его тебе принесу.

— Нет, не надо, я просто спросил. Когда-то я сказал тебе, что этот меч предназначен не мне. Какое-то время я им владел, но, полагаю, ему суждено принадлежать другому.

— Он твой. Вручишь его, кому захочешь.

Я многое отдал бы, чтобы погостить у Аваллаха подольше, но пришла пора собираться Время пролетело мгновенно. Аврелий разослал обещанных гонцов с призывом явиться на коронацию. Спустя несколько дней мы тронулись в путь.

Морозным утром мы сели на коней и взяли путь к Лондону. Аврелий был весел и с нетерпением ожидал коронации. Он впитал Давидовы наставления и обратился ко Христу. Молодой король решил принять святое крещение сразу по вступлении на престол, дабы подать пример своим подданным.

Утер не любил церковь, почему — не знаю: он никогда и никому не поверял своих сомнений. Он уважал таких людей, как Давид, признавал пользу, которую приносит их жизнь и учение, соглашался даже с источником их праведности, но так и не смог принять истину, которую они несут. Однако, как я говорил, Утер любил брата и потому терпимо отнесся к его выбору.

На Стеклянном острове Утер хоть и отдыхал, но чувствовал себя пленником. День отъезда стал для него днем освобождения. Он первым вскочил в седло и нетерпеливо встряхивал поводьями, покуда мы обменивались последними словами расставания.

— Молись за меня, мама, — прошептал я, обнимая Хариту.

— Молитвы мои никогда не иссякнут, как и моя любовь. Езжай с миром, соколик.

Итак, закутавшись в меховые плащи (было очень холодно), мы двинулись по извилистой дороге к дамбе и через замерзшие болота к заснеженным холмам. Морозный воздух румянил щеки и возбуждал голод. Мы быстро неслись по промерзшей земле, проводя в дороге всю светлую часть дня и останавливаясь только с наступлением темноты. Ночи мы проводили у очага в доме местного вождя или старейшины, слушая, как завывают во тьме голодные волки.

Край, через который мы ехали, лежал молчаливый и спокойный. В Лондон мы приехали на день раньше, чем собирались. На этот раз Аврелий не пошел во дворец к правителю, а прямиком направился в собор. Урбан принял нас радушно и разместил в нижнем этаже небогатого, но просторного дома, прилегающего к церковному зданию.