Стивен Лохед - Мерлин

Я ехал до полудня и наконец остановился. Надо было поворачивать, чтобы поспеть в Лондон к сочельнику и коронации Аврелия. Некоторое время я ждал на лесистой седловине, глядя вдаль, потом нехотя поворотил коня.

Не успел я отъехать далеко, как раздался крик:

— Ме-е-р-ли-и-иин!

Кричали издалека, но морозный воздух ясно донес мое имя. Я тут же натянул поводья и резко повернулся в седле. Издалека ко мне во весь опор летел всадник: Пеллеас.

Я подождал. Через несколько мгновений он поровнялся со мной. Дыхание со свистом вырывалось из его горла, лошадь была взмылена от долгой скачки.

— Прости, господин, — начал он, но я только отмахнулся от извинений.

— Ты здоров?

— Да, господин.

— Утера видел?

Пеллеас кивнул, все еще не в силах отдышаться.

— Мы встретили его по дороге…

— Мы? Кто был с тобой?

— Горлас, — просипел Пеллеас. — Я бы приехал раньше, но, раз так вышло, посчитал, что лучше будет…

— Уверен, ты поступил правильно. А теперь расскажи, что случилось.

— День назад на Горласа и его отряд напали в дороге. Он ехал с небольшой свитой, и нам пришлось туго, однако мы держались. Когда уже казалось, что мы не выстоим, появился Утер. Нападающие бросились бежать; воевода пустился в погоню, но никого не догнал. — Пеллеас замолчал, хватая ртом воздух. — Когда Утер возвратился, он выслал меня вперед, а сам сейчас едет с Горласом.

— Сильно они отстали?

Пеллеас мотнул головой.

— Точно не знаю. Я скакал всю ночь.

Я обвел взглядом дорогу в надежде увидеть Утера и Горласа, но даль была пуста.

— Ладно, ничего не попишешь. Надо ехать в Лондон и дожидаться там.

Пеллеас так устал, что не мог ехать быстро. Мы вернулись с опозданием, однако сразу поспешили к Урбану и помылись, прежде чем идти в церковь. Она была уже полна; любопытствующие горожане и придворные толпились во дворе. Мы протиснулись через толпу к дверям, а оттуда почти к самому алтарю и стали возле колонны.

Внутри было светло, как днем; свечи горели золотом, словно небеса после сильной грозы. Синеватые дымки ладана благоуханными облаками плыли к высоким балкам и покачивались над нашими головами, будто молитвы святых. Церковь гудела от волнения. Такого еще не было: король венчается на царство в соборе, принимает корону из рук святого старца!

Мы только-только заняли места, как распахнулись двери и в проход вышел монах с кадильницей. За ним шествовал другой с резным распятием. Далее следовал Урбан в темной ризе и с большим золотым крестом на груди.

За Урбаном показался Давид в епископском одеянии, лицо его сияло в свете свечей. Все взгляды устремились на него, ибо он поистине преобразился. Величественный в своем смирении, излучающий святость, Давид казался посланцем небес, сошедшим благословить нас своим присутствием. Всякий, глядя на него, понимал, что эта ласковая улыбка есть проявление близости к Живому Источнику любви и света. Просто смотреть на него — значило преклонить колени перед Богом, Которому он служит, кротко и покорно приблизиться к истинному величию.

За Давидом выступал Аврелий. Он был одет в белую рубаху и штаны с поясом из широких серебряных дисков и нес на ладонях меч — меч Британии. Его темные кудри были намаслены и зачесаны назад, а на затылке подвязаны шнурком. Он шел легко, лицо его было разом торжественно и весело.

Позади шел Гвителин с узким золотым обручем на белом льняном полотенце. Четверо монахов замыкали шествие — они несли пурпурную императорскую мантию, держа ее за четыре угла.

Все они подошли к алтарю, стоявшему на ступенчатом мраморном возвышении. Урбан и Давид подошли к алтарю, встали лицом к Аврелию, а тот преклонил колени на ступенях.

В тот же миг хор монахов, выстроившихся по периметру церкви, принялся восклицать:

GLORIA! GLORIA!

GLORIA IN EXCELSIS DEO! GLORIA IN EXCELSIS DEO!

— Слава в Вышних Богу! — восклицали они, и постепенно возгласы их перешли в пение. Остальные подхватили, и вскоре пели уже все собравшиеся в соборе; своды дрожали, сердца уносились ввысь, подхваченные звуком, который рвался в ночное небо к первой мерцающей звезде, к самому небесному трону.

Когда пение достигло наивысшей точки, Давид раскинул руки и шагнул вперед. Все смолкли.

— Достойно есть поклоняться Царю нашему Богу, — сказал он и, повернувшись к алтарю и преклонив колени, начал молиться вслух:

«Великий и Сильный, Царю Небесный, слава Тебе!

Закончив, Давид повернулся к монаху, который держал крест, и поднял распятие над Аврелием.

— Аврелий, сын Константина, ты станешь Верховным владыкой над всеми нами. Признаешь ли ты Иисуса Христа своим Верховным Владыкой и клянешься ли Ему в верности?

— Признаю своим владыкой, — отвечал Аврелий, — и клянусь быть верным Ему одному.

— Обещаешь ли служить Ему во всем, как тебе служат, даже из последних сил?

— Обещаю служить Ему, как мне служат, из последних сил.

— Будешь ли ты кланяться Богу по своей охоте, чтить Его с радостью, верить Ему и любить Его больше всего на свете во все дни до скончания живота твоего?

— Буду кланяться Богу с величайшей охотой, чтить Его с величайшей радостью, верить Ему и любить Его больше всего на свете во все дни до скончания живота моего.

— Будешь ли ты блюсти справедливость, проявлять милосердие, искать истину прежде всего другого, править своими людьми с любовью и состраданием?

— Буду блюсти справедливость, проявлять милосердие, искать истину прежде всего другого, править своими людьми с любовью и состраданием, как если бы передо мной был Сам Господь Бог.