Стивен Лохед - Мерлин

И королевство вновь рассыплется на множество раздробленных, воюющих между собой племен и княжеств. Остров Могущественного погрузится во мрак.

Итак, Аврелий полюбил Игерну и стремился назвать ее своей. Не зная о любви брата, он окружил ее пылкими ухаживаниями. Горлас одобрял его намерения и даже всячески торопил свадьбу. Выдать свою дочь за Верховного короля значило для него возвыситься безмерно. В любом случае Горлас никогда не отдал бы ее Утеру.

А Утер, которому упрямство не позволяло пойти к брату, а гордость — к отцу Игерны, терзался в горьком молчании.

Видя, что дело Утера безнадежно, я поддержал Аврелия. Утер досадовал, но ничего прямо не говорил. Он любил Игерну, но еще сильнее любил брата. Связанный тремя крепкими канатами — долгом, честью и кровью, — он вынужден был стоять в стороне и смотреть, как брат похищает свет его жизни.

Разумеется, мнения Игерны никто не спрашивал. Она могла лишь повиноваться отцовской воле, а желание Горласа было вполне ясным. Как только он увидел возможность этого брака, он принялся всеми средствами прокладывать ему путь.

Вскоре Аврелий с Игерной обручились; венчаться решили в праздник Пятидесятницы.

Про свадьбу рассказывать не буду; вы можете услышать про нее от бродячих арфистов, которые изрядно приукрасили и расцветили подлинные события. Однако народ хотел запомнить этот союз именно таким.

По правде сказать, Аврелий толком и не женился. В первые месяцы после коронации он был беспрерывно занят: укреплял страну, строил и перестраивал в Лондоне, Эбораке и других городах, учреждал церкви, где была в них нужда.

В новые церкви он назначил епископов: на место Давида в Лландафе Гвителина, в Город Легионов Дубриция, в Эборак Самсона — людей добрых и благочестивых.

Утер провел в терзаниях остаток зимы. Весна не принесла ему радости. Он отощал, стал раздражительным, словно пес, которого держат на цепи и не подпускают к хозяйскому очагу. Он огрызался, стоило к нему обратиться, и слишком много пил в надежде, что вино притупит боль от сердечной раны. Но оно лишь усиливало его мучения. Более несчастного и неприятного человека трудно было сыскать.

Зимнее нападение на Горласа не забыли. Весной, как сошел снег, возобновились набеги на среднюю и западные части объединенного королевства. Вскоре стало известно, что их возглавляет Пасцент, единственный уцелевший сын Вортигерна. Снедаемый жаждой мести, он привлек на свою сторону некоего Гиломара, мелкого ирландского правителя, всегда готового поживиться за чужой счет.

Вероятно, Горлас по дороге в Лондон случайно наткнулся на Пасцента, который с немногочисленными сподвижниками дожидался прибытия Гиломара. Пасцент, испугавшись, что война закончится, не начавшись, предпочел атаковать Горласа, но потерпел поражение, хотя и остался в живых. Аврелий не очень страшился Пасцента. Единственная опасность состояла в том, что к нему могли потянуться мятежные вожди. Вот почему Верховный король решил скоро и решительно разделаться с Пасцентом и Гиломаром, пока никто другой не успел к ним примкнуть.

Так что весной Аврелий готовился к свадьбе и к войне. Свадьба могла бы и подождать, но война — нет. Тогда я и принял решение, которое навлекло на меня всеобщую ненависть и презрение, хотя тогда оно было единственно разумным.

Чтобы избавить Утера от мучений на свадьбе брата с любимой женщиной, я предложил Аврелию отправить его против Пасцента и Гиломара. Аврелий, разрывавшийся между бесчисленными делами, охотно согласился, добавив: «Езжай с ним, Мерлин, а то мне за него тревожно. Он стал такой нелюдимый и резкий. Боюсь, ему пошли во вред долгие месяцы разлуки с мечом и седлом».

И Утер, радуясь предлогу покинуть Лондон, где жизнь сделалась ему не мила, мигом встрепенулся. Спешно собравшись, мы покинули город за несколько дней до свадьбы Аврелия с Игерной. Утер ее не перенес бы. Впрочем, мое общество не сильно его радовало.

Гордость мешала ему сказать это в открытую, но он винил меня, что я не встал на его сторону, забывая, что у Игерны есть отец, который не отдал бы дочь никому, кроме Аврелия.

Вам расскажут, что война с Пасцентом была недолгой и кровавой. Утер в своей ярости сметал на пути все. Если б это и впрямь было так!

На самом деле Пасцент сводил нас с ума, бесконечно уклоняясь от боя и заставляя гоняться за собой по всему королевству. Этот трус нападал на беззащитное поселение или хутор, забирал все ценное, поджигал дома и убивал тех, кто пытался противиться грабежу. В этом он был ничуть не лучше саксов. Хуже, потому что варвары не истребляют своих родичей.

Однако стоило появиться Утеру, как Пасцент исчезал. Да, негодяй был хитер, он умел и пограбить, и уйти от возмездия. Вновь и вновь мы видели на горизонте черные столбы дыма, мчались во весь опор, нахлестывая коней, и заставали сожженные житницы, мокрую от крови землю. Но Пасцента уже и след успевал простыть.

Прошла весна, установилось лето, а мы все бегали за ним, находясь ничуть не ближе к победе, чем в день отъезда из Лондона.

— Почему ты сидишь сложа руки? — как-то вечером спросил меня воевода. Мы вновь потеряли след Пасцента в холмах Гвинедда, и Утер был в гнетущем расположении духа. — Почему ты отказываешься мне помочь?

На столе рядом с его кубком валялся пустой бурдюк из-под вина.

— Я ни разу не отказал тебе в помощи.

— Тогда где твоя хваленая прозорливость? — Он вскочил и заходил по шатру, рассекая воздух сжатыми кулаками. — Где твои видения и голоса, когда они нужны нам больше всего?

— Все не так просто, как ты думаешь. Огонь и вода вещают по своей воле. Подобно вдохновению бардов, прозрение приходит без зова, и я не властен им управлять.

— Будь ты истинным друидом, ты помог бы мне, клянусь Вороном! — вскричал он.

— Я не друид и никогда не выдавал себя за друида.

— Ба! Не друид, не бард, не король — ни то ни се! Кто же ты, Мерлин Амброзий?

— Я человек и хочу, чтоб со мной обращались по-человечески. Если ты позвал меня, чтобы осыпать бранью, поищи себе другую мишень.

Я поднялся, чтобы уйти, но он еще далеко не закончил.

— Я скажу тебе, кто ты. Ты умеешь быть всем и никем. Ты вполз к нам змеей, наговорил вкрадчивых словес, украл у меня Аврелия… возбудил его против меня… — Утер уже трясся. Он, видимо, долго себя накручивал и теперь разом выпустил наружу весь скопившийся пар. Винить меня было легче, чем честно взглянуть на причину своих несчастий.

Я повернулся и вышел из шатра, однако он выбежал следом, крича:

— Я скажу тебе, Мерлин, я знаю, кто ты такой: льстец, обманщик, лукавый друг!

Его устами говорил гнев, и я не слушал.

— Отвечай! Почему ты не хочешь мне отвечать? — Он грубо схватил меня за руку и развернул к себе.