Надин Брандес - Романовы [litres]

Мои руки замерли в надежде обнаружить вещи доктора Боткина.

– Ничего, кроме заклинаний облегчения? – Я рассчитывала на что-нибудь посильнее. Сейчас такие чары были не более полезны, чем чашка холодного чая. – Ты не слишком-то усердно искал!

Пойти следовало мне. Мне нужно было сделать эту работу самой, а не позволять ему.

– Я везде искал, Настя. Он вынес из кабинета все. Должно быть, еще накануне вечером… до произошедшего.

Я нашла жестянку, но когда открыла ее, не увидела ни единого заклинания. Пустая. Либо Юровский использовал их все по какой-то причине, либо потерял.

– Дай мне чернила для заклинаний.

Заш протянул бутылку.

Их едва хватило бы на шесть заклинаний. Я заставила свое сердце успокоиться, чтобы получилось напевать, когда буду рисовать слова на коже Алексея. Вместо кисти пришлось использовать палец.

Я нарисовала четыре заклинания и положила два в жестянку на потом. Заклинания были грязными, но когда я произнесла « облегчение », оба, как обычно, проникли под кожу Алексея.

– Ты мастер заклинаний, – выдохнул Заш. – И скрывала.

– Нет. Но могу сделать одно заклинание. Для брата.

Я не собиралась говорить ему, что на самом деле хочу стать мастером заклинаний.

Дыхание Алексея на мгновение выровнялось, а потом боль, казалось, вернулась. Как будто магия почти не помогла. Я подумывала использовать последние два заклинания облегчения, но потом увидела медицинский набор для наложения швов. Перевела взгляд на рану на бедре Алексея.

Это все, что зможно сделать сейчас. Я вытащила изогнутую иглу. Размотала толстую нить. Напомнила себе о том, как подшивала юбку и стягивала тугие строчки, чтобы спрятать в корсет бриллианты. Попыталась убедить себя в том, что кровь – всего лишь спутанная вата, а кожа – потрепанные края ткани.

И напомнила себе, что я – Романова. Я смогу это сделать.

К тому времени как я закончила зашивать Алексея, и мои пальцы, и руки Заша были красными от крови. Мы забинтовали и перевязали раненую руку брата, а затем обернули вокруг его тела все оставшиеся бинты. За исключением обмена короткими репликами по делу, мы не разговаривали.

Джой свернулась калачиком возле распухшей головы Алексея. Эта опухоль беспокоила меня больше всего, но я не осмеливалась пустить кровь, ведь тогда он может умереть от ее большой потери, потому что мы не сможем ее остановить. Уже то, что брат до сих пор дышал, подтверждало: Бог на нашей стороне.

– Спасибо, что привел Джой, – сказала я Зашу.

– Она вряд ли позволила бы мне уйти без нее. – Я уловила робкую усмешку в его голосе. Заш вытер руки о ближайший клочок мха.

Я не пошла у него на поводу. Вместо этого уставилась на Алексея. Он был без сознания, весь в крови, такой же алой, как флаги наших врагов. У меня перехватило горло.

– Он скоро умрет. Возможно, в течение нескольких часов.

Заш замер.

– В Екатеринбурге есть больница.

– И большевики. И Красная армия. И люди, высматривающие окровавленных и умирающих Романовых. – Я сложила медикаменты обратно в сумку. – Ты просил, чтобы я позволила тебе помочь нам, но если собираешься привести нас в руки своих друзей-большевиков, убирайся отсюда, пока я тебя не пристрелила!

Он глубоко вздохнул.

– Я не пытаюсь вернуть тебя к ним, Настя. Я предложил больницу, потому что она рядом, а царевичу осталось недолго.

– Недолго! Из-за тебя ! – Мой голос гулко разнесся среди деревьев, заставив нас обоих замолчать. И когда эхо, наконец, успокоилось, новый звук коснулся моего слуха. Кровь отхлынула от лица. Где-то поодаль кричали. Поисковый отряд.

Все стихло – мои мысли, лес, мир.

Юровский.

Он здесь. Охотится за нами.

Заш вскочил на ноги, перекинув наши пожитки через плечо. Я схватила рюкзак и сгребла Джой – все, что могла со своими ранами.

– А как же Алексей? – в панике прошептала я. – Тебе придется нести его!

Заш уже был нагружен дорожными припасами, но не колебался. Он осторожно, но стремительно поднял Алексея, и мы побежали. Было неудобно, болезненно и громко. Мы издавали слишком много шума.

Я была уверена, что Юровский отстал от нас, – он тоже не спал всю ночь. Копал и избавлялся от трупов, командовал, строил планы и расхаживал взад-вперед. И все же у него были пули, которые могли догнать нас.

Куда бы ни вел нас Заш, я следовала за ним, придерживая юбку свободной рукой. Каждый шаг направлял стреляющую боль вверх по моим ребрам. Джой тихо сидела у меня на руках, прижимаясь к груди и матрешке. О небеса! Матрешка! Мы не сможем обогнать Юровского, пока у него есть карманные часы. Он охотится за игрушкой, и стрелки всегда укажут в сторону заклинания.

Я не могла отказаться от матрешки – не тогда, когда это спасет Алексея. И не могла ее спрятать, потому что Юровский обязательно найдет. Господи Боже! Что же мне…

– Заш! Стой! – ахнула я.

Он заскользил и остановился в болотистом местечке, покрытом мхом. Добравшись до него, я отпустила Джой. Она обежала вокруг наших лодыжек, радуясь, что высвободилась из моих рук. Затем я нырнула в один из рюкзаков за плечом Заша.

– Настя, что ты делаешь? – прошипел он. Преследователи были все ближе. Мы слышали не голоса, движения.

– Заклинания, – выдохнула я. – Его карманные часы обнаруживают их. Ему нужна матрешка. – Мои пальцы сомкнулись вокруг маленькой жестянки с заклинаниями облегчения. Одно из них я положила в большую матрешку, а другое оставила в банке. Затем отбросила жестянку как можно дальше влево, а пустую матрешку – вправо. – Ладно, пошли. Но тихо.

– Нам нужно и дальше бежать.

– Они нас услышат …

– Они найдут нас, Настя. Если его часы делают то, что ты говоришь, нам нужно убираться отсюда.

Не раздумывая больше, он рванул вперед, заставив меня догонять. Я тоже побежала, позволив Джой воспользоваться собственными четырьмя лапами, и молясь, чтобы мой план сработал. Эти заклинания заманили бы Юровского сюда. Возможно, он подумает, что это игрушка. Или я прячусь. И потратит несколько минут, следя за стрелками карманных часов, пока не отыщет оба заклинания.

Только тогда он поймет, что это отвлекающий маневр.

Я старалась не отставать от Заша, но даже с Алексеем на руках он умудрялся опережать меня. Каждый шаг посылал в мою грудь зазубренный шип боли, которая становилась все сильнее. Я больше не могла заставлять себя бежать.

Пришлось идти пешком. Вопреки зову инстинкта самосохранения. Но боль от пули, повредившей или даже сломавшей мне ребра, была невыносима. Заш заметил перемену в моем темпе, потому что оглянулся и замедлил шаг. Я хотела извиниться за слабость, но как можно оправдываться перед человеком, причинившим мне столько боли?