Такаббир Кебади - Трон Знания. Книга 5

— Нет-нет, не надо, — проговорила Эйра, вздрогнув от налетевшей сзади волны.

— Почему? — спросил Адэр, продолжая идти.

— У меня нет с собой сменной одежды.

— У меня тоже. Высохнем на солнце.

Его ноги тёрлись о её ноги, бёдра соприкасались с её бёдрами. Всё, что было заточено в нерушимые границы, рвалось наружу, переливалось через край. Вихрь чувств и эмоций кружил Эйру. Она искала глазами точку опоры: облако, солнце, оливку на дереве, но взгляд неизменно возвращался к Адэру. Он не может быть опорой. Он разрушительный круговорот.

Перебирая пальцами ткань и поднимая юбку всё выше и выше, Адэр припал к губам Эйры, будто хотел выпить её до дна. Оторвался, перевёл дыхание. Вновь потянулся вперёд.

— Не надо! — вскричала Эйра.

— Ты же хочешь.

— Нет.

— Эйра, я не железный.

Что сказала ему сестра? Подколола? Задела за больное?

Эйра дёрнулась:

— Отпустите меня!

— Это не грех. Грех, когда без любви.

— Как же это мерзко! Боже! Что вы за люди?

Адэр встряхнул головой. Прищурившись, посмотрел в небо. Выпустил Эйру и нырнул в воду.

Эйра метнулась через пляж к машине, забралась на заднее сиденье. Обивка кожаная… Высохнет… Ощутив ногами прохладу прорезиненного коврика, вспомнила, что забыла туфли, но пойти за ними не решилась. Уставилась на трясущиеся колени и руки, боясь посмотреть в лобовое стекло. Время тянулось медленно. Мучительно медленно. Она бы уже добежала до города. Нет, надо ждать. Адэр остынет, и всё будет по-прежнему.

Открылась крышка багажника. Наверное, Адэр складывает плед и корзинку. Прозвучал хлопок. Тишина… долгая тишина…

Наконец Адэр уселся за руль и швырнул через плечо туфли. Эйра чудом успела отклониться. Туфли ударились о заднее стекло. Отскочив, врезались в спинку переднего кресла. Это ж с какой силой он бросил?

— Разрешаю тебе пожить в Лайдаре, — проговорил Адэр, разворачивая автомобиль. — Занимайся карьером, мостом. Занимайся, чем хочешь. Можешь изредка звонить, чтобы я не напрягал Кангушара, или с кем ты там будешь.

— А Мун?

— Мун останется в замке. Это единственный незаменимый человек.

По стеклу царапали ветки. В просветах между деревьями мелькали моранды: Девица впереди, за ней Парень, даёт возможность беременной подруге бежать в меру её сил. Через месяц-другой они скроются в Долине Печали, у Девицы появятся детёныши. В этом мире что-то сломалось…

— Извини, — проговорил Адэр.

Эйру передёрнуло от звука его голоса.

— За что?

— За туфли.

— Им было больно, но они вас простили.

Адэр посмотрел на её отражение в зеркале заднего вида:

— А ты?

— Остановите машину.

— Зачем?

Эйра открыла дверцу. Адэр резко затормозил.

— С ума сошла?

— Я пойду пешком, — проговорила она и выбралась из салона.

Адэр высунулся из окна:

— Эйра!

— Не хочу вас видеть, — сказала она и двинулась вглубь рощи.

— Я ни за кем не бегаю, — донёсся голос Адэра.

Двигатель взревел, рёв удалился. Моранды вернулись к Эйре и побрели рядом, ластясь и подсовывая морды ей под ладони.

Придерживая край юбки, она собрала в подол несозревшие оливки. В сумерках вышла из рощи к пригорку. На дороге, ведущей к городу, стоял знакомый автомобиль.

Заметив её, Адэр поднялся с капота:

— Прости меня. Пожалуйста.

Эйра зачерпнула полную пригоршню оливок, зелёных, крупных, тяжёлых. Запустила ими в Адэра. И не успокоилась, пока подол не опустел.

Адэр отвёл руки от лица:

— Что это было?

— У меня тоже есть нервы. Вы бы никогда не позволили себе швырнуть туфли Луанне в лицо. Потому что она дочь короля. Вы бы не швырнули туфли в лицо маркизе, графине или княгине. Если моё происхождение позволяет вам так со мной обращаться, о какой любви вы говорите?

— Эйра…

— Грех, когда без любви. Конечно, грех. Любви-то нет.

— Эйра, не говори так.

— Если бы я верила в вашу любовь, меня бы не остановили никакие запреты. Мне плевать на чужие взгляды, на грехи и предрассудки. Но я не могу без любви. Меня воротит от мысли… Ни одному мужчине не под силу превратить моруну в подстилку. — Эйра надсадно вздохнула. — Ещё раз унизите меня, и я заставлю вас пожалеть. — И пошла по дороге.

— Эйра… садись в машину. Прошу.

— Я люблю ходить пешком, — сказала она и свернула на тропинку, петляющую между кустарниками.

Моранды вырвались вперёд, побежали, понеслись, перепрыгивая через заросли и камни.

Дышалось легко, сердце билось спокойно. В этом мире что-то сломалось…

Тишину в исповедальне нарушал монотонный голос просителя. Сибла всматривался в моложавое лицо и не понимал, почему этот человек, на вид интеллигентный и образованный, хочет отдать Братству своего единственного шестнадцатилетнего сына.

— Как я понял, ваша семья живёт в достатке, — сказал Сибла и обратил взор на юношу. Тот выглядел растерянным и удручённым. Видимо, он тоже не понимал, почему отец принял такое решение.

Проситель торопливо заверил:

— Я обещаю оплачивать его содержание.

— У вас вызвали подозрение его друзья?

— Нет-нет, что вы! Я знаю всех его друзей, знаю их отцов.

— Не вижу причины оставлять вашего сына в нашем приюте, — проговорил Сибла твёрдым тоном. — Дайте мне причину, и я подумаю.

— Шестнадцать лет — трудный возраст. А я много работаю, часто езжу по стране, редко бываю дома. У меня нет времени формировать из него мужчину.

— Нет времени у мёртвых, у живых всегда есть время, — сказал Сибла и хотел выпроводить просителя с сыном, но, устремив взгляд на сцепленные пальцы мужчины, замешкался. Обгрызенные ногти — привычка или нервы?

Сибла попросил юношу выйти из исповедальни, дождался, когда закроются двери, и проговорил, придав голосу проникновенное звучание:

— Почему вы хотите от него избавиться? Только честно.

Проситель поднёс руку ко рту, явно желая закусить ноготь. Спохватившись, виновато улыбнулся:

— Дурная привычка. Ничего не могу с собой поделать.

— Я жду.

— Моя жена испытывает к нему нездоровое влечение.

— Жена? — опешил Сибла. — В смысле, его мать?

— Его мать умерла. Я снова женился и был счастлив, пока не заметил, как она смотрит на него. Я потеряю их обоих, если ничего не предприму.

— Вы решили пожертвовать сыном ради падшей женщины?

Проситель устремил на Сиблу блеклый взгляд и вновь виновато улыбнулся:

— Я хочу их спасти.

— Нельзя спасти тех, кто не жаждет спасения.

— Она ещё не согрешила.

— Мысли грешны в той же мере, что и поступки.

Проситель уставился в пол:

— Если она оступится, я переживу. Но если меня предаст мой собственный сын, мне незачем будет жить.

— Объяснитесь с ним.

— Вы считаете, что в моём случае разговоры лучше действий? — Посетитель покачал головой. — В нём уже вовсю бурлят половые гормоны. Вспомните себя в шестнадцать лет.