Такаббир Кебади - Трон Знания. Книга 4

Малика насторожилась:

— К чему?

— К ритуалу посвящения в веру.

— Что? — опешила Малика.

— У шабиры должно быть имя, — промолвил подошедший верховный жрец.

— У меня есть имя!

— У шабиры должно быть ракшадское имя.

Малика посмотрела на Иштара. Он пожал плечами:

— Только так.

— Начну с конца, — заговорил Хёск. — На коронации хазира ты будешь держать тиару обеими руками. У человека одна чистая рука — правая. Поэтому мы проводим ритуал очищения левой руки. Через него проходят все шабиры. Чтобы провести ритуал очищения, нам надо знать твоё имя, данное не родителями, а Богом. Это ещё один ритуал. Но ты не услышишь своё имя, пока не примешь нашу веру.

— Если произнесёте имя громко — я услышу, — сказала Малика.

— Имя даём не мы — Всевышний. Ты должна услышать не нас — Всевышнего. И ещё… По божьей воле ты стала шабирой. Это никто не оспаривает, но короновать хазира может только девственница.

— Разве есть такой закон?

— Нет, — ответил Иштар. — Этого требование Шедара. И он прав. Ракшада и Джурия были девственницами, значит, ты тоже должна быть непорочной.

— У меня не было мужчины.

— Шедару нужны доказательства.

— Какие?

— Мы проведём ритуал чести, — произнёс Хёск. — Мы введём в тебя яйцо из лунного камня. Если на нём окажется кровь, значит, ты невинна.

Малика не верила своим ушам.

— Нет…

— Я знаю, что ты непорочна, — сказал Иштар, — но так надо.

— Нет!

— Тебе не стоит волноваться, — проговорил Хёск. — Мы позаботимся, чтобы до замужества ты не оставалась с мужчиной наедине. Твой будущий муж ни в чём тебя не упрекнёт. Тебе всё ясно, шабира?

— Да.

— Ты готова?

— Нет.

— Хорошо. Объясню ещё раз.

— Не надо. — Малика посмотрела на порхающих под сводом птиц. — Оставьте ритуалы для кого-то другого. Я не предам то, во что верю всем сердцем и душой.

— Ты хочешь меня уничтожить? — произнёс Иштар.

— Иштар… нет…

Он наклонился и прошипел Малике в лицо, касаясь губами чаруш:

— Я сгною тебя в подземелье. Тебя и твоих людей. Ты будешь слышать их крики и вой, пока не сойдёшь с ума и не разобьёшь голову о стену. — Выпрямив спину, смахнул с груди струйку крови. — Я проклинаю тот день…

— Иштар! Не греши! — перебил Хёск и обратился к Малике: — Бог один и вера одна, а ты бродишь в потёмках. Я хочу спасти твою душу.

Она посмотрела на Шедара, тот переглядывался со служителями храма и не скрывал злорадства. Ему уже не терпится отпраздновать победу над шабирой. Но он не догадывается, что в бой вступает моруна.

— Всё верно, — сказала Малика. — Бог один, только мне Он говорит не то, что вам.

— Ты не можешь Его слышать, — упорствовал Хёск.

— Он не просто говорит — Он пишет. На ваших стенах тоже есть послания Бога, но их написала рука человека. Хотите посмотреть, как пишет Всевышний?

— Благовония задурманили ей разум, — сделал вывод Иштар.

— Я покажу. Только вам. В храме есть укромное место?

Под пристальными взглядами служителей, Шедара и Альхары они пересекли зал, вошли в потайную дверь, расположенную в нише, миновали коридор и оказались в комнатке без окон. На столе рядом со стопкой старых книг стояла керосиновая лампа. Неподвижный огонёк отбрасывал скудный свет на каменные стены и низкий потолок.

Иштар походил на изваяния воинов на фасаде храма. Хёск находился не здесь — смотрел в пустоту, явно обдумывая, как выбраться из сложной ситуации. Малика повернулась к ним спиной, уткнулась лбом в холодный камень и подняла юбку до талии.

На её пояснице не просто письмена. По телу бегут строчки, бледнеют, на их месте возникают новые фразы на разных языках и наречиях. Малика не могла их прочесть и, тем более, запомнить, но чувствовала, как ежесекундно раздвигаются границы её сознания, и понимание многих вещей возникает непостижимым образом из ниоткуда.

— Что это? — после долгого молчания спросил Хёск не своим голосом.

— Бог пишет о своей любви ко мне. Учит меня и наставляет.

— Как ты это читаешь? — произнёс Иштар.

Вздрогнув от прикосновения пальцев к голой спине, Малика опустила подол платья и повернулась к Иштару лицом:

— Никак. Просто чувствую. Понимаю смысл. Я не знаю, на каких языках написаны фразы, хотя знаю восемнадцать языков.

Иштар прислонился спиной к стене, уставился в потолок:

— Всевышний покинул меня. В один миг я теряю тиару, трон, Ракшаду и смысл жизни.

— Убеди остальных провести ритуал имени без посвящения в веру, — сказала Малика.

— Ты не сможешь нас обмануть, — откликнулся Хёск.

— Я не собираюсь лгать.

— Хорошо, шабира. Тебе сообщат о нашем решении.

Заложив руки за голову, Иштар прошёлся по комнате. Остановился напротив Малики:

— Хёск! Оставь нас.

— Иштар…

— Подожди снаружи!

Верховный жрец скрылся за дверью.

— Мне заново пришлось привыкать к Ракшаде, — проговорил Иштар.

— Да… — кивнула Малика. — Здесь всё по-другому.

— Я никак не мог понять, чего мне не хватает, и только сейчас понял. — Иштар расстегнул зажим на шее Малики и снял с неё чаруш. — Мне не хватало твоих глаз. Я рад, что ты отказалась от проведения ритуала чести, иначе я не смог бы видеться с тобой наедине.

Дорога во дворец показалась неимоверно долгой. Покачиваясь на носилках, Малика боролась с жаждой, головокружением и тошнотой. Когда Альхара откинул полог паланкина, она с трудом сползла с кресла и, волоча ноги, побрела по нескончаемой анфиладе комнат.

— Ну, наконец-то! — проговорила Галисия, сидя перед сундуком с карандашом в руке. — Где была?

Малика стянула с головы накидку:

— Хочу пить.

Кенеш кинулась к подоконнику, на котором стояли стаканы и кувшин.

— На тебе лица нет! — воскликнула Галисия. — Ты заболела?

— Наверное. Не знаю.

Малика залпом выпила два стакана воды и здесь же, в гостиной, упала на подушки. Весь вечер и всю ночь её мучили кошмары. Чёрные птицы, размахивая огромными крыльями, пытались вонзить ей в глаза загнутые клювы.

Адэр осторожно провёл ладонью по матерчатому переплёту тетради. Как-никак документу сто лет. Потускневшая надпись на обложке гласила: «Первый свидетель».

— Ты уверен, что это не религиозный трактат?

Кебади пожал плечами:

— Мой дед молился от случая к случаю, а перед смертью отказался от исповеди. Разве так ведут себя глубоко верующие люди?

С той минуты, как Адэр взял тетрадь, летописец не сводил с него глаз. В присутствии правителя он обычно чувствовал себя свободно. Снимал очки, доставал из ящика фланелевую тряпочку. Иногда забывал о важном госте и что-то выводил пером на листах толстой книги. Кебади не нервничал, даже когда вытаскивал из тайника документ, свидетельствующий о причастности его деда к поджогу библиотеки. Сегодня в позе и взгляде старца сквозила непривычная тревога.