Такаббир Кебади - Трон Знания. Книга 4

— Ты во дворец или ещё куда-то? — спросил Драго.

— Ещё куда-то, — ответила Малика.

Драго хлопнул Лугу по спине так, что тот аж крякнул.

— Дорогу в охранный двор помнишь?

Сморщившись, Луга свёл лопатки:

— Теперь вспомню.

— Пойдёте со мной, — сказала Малика.

Драго кивнул в сторону носильщиков:

— Не хочу их злить. От меня и правда воняет.

— А я не хочу, чтобы ты опять вляпался. Тебе, между прочим, грозило пожизненное заключение.

Драго вытаращил глаза:

— Серьёзно? И как тебе удалось меня вытащить?

Ничего не ответив, Малика подозвала носильщиков и приказала отнести её к дому Мароша. Она не надеялась увидеть Самааш — хотела заглушить внутренний голос, который то и дело бормотал: «А вдруг?..» А вдруг несчастная женщина до сих пор ждёт? Не поддаётся на уговоры супруга и не покидает запечатанную шабирой комнату. И ещё… слишком тяжело было возвращаться во дворец. Там, в покоях, похожих на склеп, она станет заложницей мыслей.

На звонок в калитку никто не откликался — достаточно долго, чтобы потерять терпение. Но Малика упорно смотрела на окна дома Мароша, переглядывалась с каменными всадниками на фасаде, словно они могли подсказать, куда делись слуги.

Наконец в щёлке приоткрывшейся чёрной двери, так напугавшей Малику в прошлый раз, показалось сморщенное лицо. Выслушав шабиру, на крыльцо вышел дряхлый старик и принял горделивую позу. Мелькнула мысль: в его возрасте не мешало бы обзавестись рубашкой. Видимо, старик не желал скрывать знаки величия: татуировки на руках и плечах. Обвисшая дряблая кожа искажала рисунки и вызывала брезгливость.

Подслеповато щурясь, отец Мароша (а кто ещё в таком виде мог разгуливать по дому?) сказал, что хозяина нет, его супруги нет и вообще никого нет. Но Малика хотела убедиться в этом сама. После поисков ключа от калитки и нескольких попыток попасть ключом в замок старик проводил гостью к домику в саду. Ещё не войдя внутрь, Малика поняла: старик не обманул. Сердце потянуло назад, к паланкину, но рука открыла двери, а ноги сделали два шага вперёд.

Ковёр в холле был покрыт красными кляксами, стены усеяны алыми точками. Столик и стулья перевёрнуты. Всё подсказывало, что здесь избивали человека.

— Какого чёрта… — пробормотал старик, стоя за порогом.

Малика обернулась:

— А ты не знаешь?

Старик попятился:

— Я больной человек. Я не выхожу из дома.

Малика добрела до паланкина. Усевшись в кресло, расправила плечи, вздёрнула подбородок. Она не слышала гула вечернего города, не видела, как охранители пошагали к железным воротам охранного двора. Не заметила, как за окном проплыла дворцовая площадь.

Поднялась на террасу, подождала, пока удалятся носильщики. Встала на колени и воздела глаза к равнодушным небесам:

— Я отрекаюсь от тебя.

Служанка, ожидавшая Малику в зале, сказала, что её приглашает к себе Фейхель. Слухи о приговоре Шедару наверняка облетели столицу и донеслись до дворца. Что сделает несчастная мать? Задушит шабиру? Проклянёт? Пожелает ей похоронить своих детей, как похоронила она?

Малика прошла в ванную. Долго лежала в прохладной воде, наблюдая, как темнеют рисунки на окнах. Задержала дыхание и погрузилась в воду с головой. В ушах гудело, в груди стучало сердце, по жилам струилась кровь, а Малика чувствовала себя мёртвой.

Чьи-то руки схватили её за плечи и выдернули из воды.

— Никогда так не делай! — прозвучал голос Хатмы.

Малика посмотрела в лицо, закрытое чаруш:

— Чтобы утопиться, ванны мне не хватит.

— Моей маме хватило, — сказала Хатма и протянула полотенце.

Через час Малика ступила в комнату Фейхель.

Мать-хранительница скинула с коленей клетчатый плед, с трудом выбралась из кресла и хрипло проговорила:

— Я хочу видеть твои глаза.

Малика сняла чаруш и уставилась в пол. Она не раскаивается, не сожалеет и не сочувствует. Если бы её поставили перед выбором — весь народ Ракшады или Драго, — она бы, не задумываясь, выбрала своего человека. Мать-хранительница должна это знать. Вскинув голову, Малика устремила взгляд на старуху.

— Иди за мной, — произнесла Фейхель после затянувшейся паузы и, шаркая ногами, побрела в смежную комнату.

Миновав ванную, открыла двери спальни. На кровати, в приглушённом свете настольной лампы, лицом к стене лежала женщина.

— Моя дочка… — сказала Фейхель, и её голос сломался. — Она вернулась.

— Кто? — спросила Малика, глядя поверх плеча старухи.

— Самааш. Моя бедная девочка.

Обернувшись к Малике, Фейхель уткнулась лбом ей в плечо и разрыдалась.

Малика гладила её по спине, приговаривая:

— Всё будет хорошо, Фейхель. Всё будет хорошо…

— Она чуть не потеряла ребёнка.

— Всё будет хорошо, — повторила Малика, силясь остановить калейдоскоп мыслей и чувств. — Как она здесь оказалась?

— Сегодня ночью Хазирад принял новый закон, — вымолвила Фейхель, перемежая слова всхлипами. — Утром его обнародовали, а в полдень… её привели.

— Какой закон?

— О кровной мести. Если муж издевается над женой — он оскорбляет её отца и братьев.

Значит, ночью Иштар добивался принятия закона, и держал Малику во дворце, чтобы она не наломала дров. На суд пришёл злой. После того, как увидел Самааш? После расправы над её мужем? Или довели советники?

— Что она говорила?

— Ничего. Она не верит. И я не верю. — Фейхель в голос выдохнула. — Хочу помолиться. Пойдём со мной в молельню.

Малика посмотрела в тусклые глаза, обрамлённые кружевами морщин:

— Я отвернулась от Бога.

Старуха обхватила её лицо ладонями:

— Это не страшно. Страшнее, когда отворачивается Бог.

— Я убийца, Фейхель.

— Сделай так, чтобы смерть моего сына не была напрасной.

— Прости меня… — прошептала Малика и обняла мать-хранительницу.

Выпроводив Кенеш из комнаты, Малика сняла чаруш и попросила Галисию сделать то же самое. Сидя на полу и пряча босые ноги под подолом платья из дешёвой ткани, дворянка горделиво вскинула голову, как бы напоминая, кто здесь благородная дама. Но затравленный взгляд и тонкая морщинка на переносице выдавали её страх перед предстоящим разговором.

Сегодня Малика не хотела ссориться с Галисией. Не хотела убеждать или упрашивать. В эту комнату её привело сочувствие к женщине, которая потратила часть жизни на бессмысленные ожидания. Чьи долгие дни и ночи были пронизаны одиночеством и обидами.

— Пришла попрощаться? — спросила Галисия на шайдире и закрыла книгу, которую пять минут назад читала вслух, вырабатывая правильное произношение.

— Я решила повременить с отъездом.

— Только не говори, что из-за меня.

— Нам с Иштаром надо побывать ещё в двух святых местах.