Такаббир Кебади - Трон Знания. Книга 4

— Как мне себя вести? — спросила Галисия, глядя на дверную ручку и нервно прокручивая в ладони листы, свёрнутые в трубку.

— Не снимай чаруш. Им это не понравится, — произнесла Малика и открыла дверь.

Отложив документы, мать-хранительница отодвинулась вместе с креслом от столика и поприветствовала гостей быстрым движением руки: ко лбу, к сердцу и вперёд, вверх ладонью.

— Мама Иштара… — прошептала Галисия.

Придерживая на коленях плед, Фейхель с любопытством воззрилась на дворянку:

— Эльямин, кто это?

Малика не успела ответить.

— Меня зовут Галисия. А тебя как зовут?

— Тебе дали имя, чтобы Всевышний смог призвать тебя из толпы, а не для того, чтобы ты чесала языком, — проворчала Фейхель. — И с чего ты взяла, что я мать хазира?

— Он похож на тебя.

— Такой же старый?

— Такой же красивый. — Галисия положила старухе на колени стопку рисунков. — Посмотри.

Фейхель с недоверчивым видом взяла верхний лист:

— Это он?

— Да. Ты никогда его не видела?

— Нет. Я и себя никогда не видела.

— Даже на фотографии?

— Ракшады не фотографируются, — ответила Фейхель, рассматривая рисунки. — Фотография крадёт частичку души человека. По фотографии можно наслать на человека болезнь и даже смерть.

— Больше не буду фотографироваться, — пробормотала Галисия. Усевшись на подушку возле ног старухи, вытащила из стопки один из портеров Иштара. — Здесь он вышел лучше всего.

Прищурившись, Фейхель поднесла рисунок к глазам, покрутила так и этак. Наконец положила на колени:

— Ничего от отца.

— Я же говорю: он твоя копия.

— А ты неплохо рисуешь.

— Где Самааш? — поинтересовалась Малика.

— Спит, — сказала Фейхель и принялась перебирать листы. — Можно какой-то оставить?

— Бери все, — ответила Галисия. — Я ещё нарисую.

— Она в порядке? — вновь спросила Малика.

— Пока — да.

— Что значит «пока»?

Фейхель протянула Галисии стопку:

— Спрячь в стол.

— Фейхель? — произнесла Малика, повысив тон.

— Скоро её отправят к мужу.

— Кто так решил?

— Жена должна рожать в доме мужа. Иначе отец не признает ребёнка.

— Бред!

Галисия задвинула ящик в стол:

— О ком вы говорите?

— Таков закон, Эльямин, — сказала Фейхель, пропустив вопрос дворянки мимо ушей. — Этот закон Иштар ни за что не отменит.

— И ты её отдашь?

— А кто меня спросит?

Малика на цыпочках прошла через ванную и заглянула в приоткрытую дверь спальни. Лёжа на кровати лицом к стене, Самааш обводила пальцем нарисованное на обоях гибкое деревце. Палец замер, сполз вниз. Рука потянулась к чаруш, брошенной на деревянное изголовье.

— Я не собиралась подглядывать, — проговорила Малика. — Просто боялась тебя разбудить. Прости.

Самааш села на край кровати, отточенным движением надела чаруш и защёлкнула на шее зажим.

— Когда тебе рожать, милая?

— Через двадцать три дня.

— Тебя осматривал врач?

— Нет.

— Фейхель! — крикнула Малика.

В передней комнате скрипнуло кресло. Послышались шаркающие шаги.

— От тебя сегодня столько шума…

— Почему ты не вызвала дочери врача?

Появившись в поле зрения, Фейхель уперлась рукой в дверной косяк:

— А никто не придёт.

— Почему?

За спиной старухи возникла Галисия:

— Здесь сестра Иштара?

— Если ребёнок сильный и здоровый, он родится без чьей-либо помощи, — сказала Фейхель. — Ракшаде не нужны больные и слабые.

— Какая дикость! — воскликнула Малика, чувствуя, как по венам распространяется огонь.

Обойдя старуху, Галисия заглянула в спальню:

— А душно-то как.

Малике и самой хотелось вбежать в комнату, схватить стул и разбить окно, сдёрнуть с головы беременной женщины тряпку и снять с неё тесное платье. Она перенесла ногу через порог… и сделала шаг назад. Этак она никогда не уедет из Ракшады. Погрязнет в бесконечной войне, сгорит и погаснет как остывший уголёк. Пора ей махнуть на всё рукой, подавить внутренний бунт и подумать о себе.

Упираясь в край перины, Самааш с трудом встала. После бессонной ночи раскалывалась голова. И сильно болела спина. Самааш даже слышала, как трещат кости. Беременность протекала тяжелее, чем предыдущие. Трёх детей муж «выбил» брусками мыла, сложенными в наволочку, а этот малыш цеплялся за жизнь, высасывая из матери жизненные соки.

— Отдыхай, Самааш, — сказала Малика. — Потом поговорим.

Но сестра Иштара неровной походкой вышла из спальни.

Женщины расположились в передней комнате. Посматривая на Самааш, Малика понимала, что та встала с постели из уважения к гостям. Глядя на Фейхель, радовалась, что старуха не видит гнева в её глазах. И уговаривала себя не вмешиваться в ход безжалостных событий.

Разговор не клеился, и Галисия взяла инициативу на себя:

— Кого ты ждёшь: мальчика или девочку?

Самааш пожала плечами.

— Живот острый — значит, будет мальчик, — отозвалась Фейхель.

— Девочка, — возразила Малика и отвернулась к окну, коря себя за несдержанность. Если спросят: почему она так решила — она не сможет объяснить.

— Имя уже придумала? — поинтересовалась Галисия.

— Имена дают отцы, — сказала Фейхель.

— Несправедливо… — пробормотала Галисия. — Почему ты ушла из дома?

— Мы не обсуждаем семейные дела с чужими, — вновь откликнулась Фейхель.

— Я не чужая. Я подруга шабиры. И вообще-то я разговариваю с Самааш.

— Тебе не мешало бы выучить наши правила.

Покосившись на Малику, Галисия недовольно повела плечиком:

— Её муж плохой человек?

— Бог обязывает любить мужа, — ответила Фейхель, — а плохой он или хороший — не нам судить.

— А кому?

— Богу.

Галисия выбралась из кресла и опустилась перед Самааш на корточки:

— Он тебя обидел? Да? Беременных женщин нельзя обижать. Когда-то я была в монастыре, и там говорили, что таких людей Бог наказывает. Скажи своему мужу, чтобы следил за словами. Всё плохое, что он тебе скажет, к нему и вернётся. А может, ты чересчур строга к нему? Может, он не хотел тебя обидеть, а тебе показалось? Я слышала, что беременные реагируют на всё слишком остро.

Самааш щёлкнула замком на зажиме и сняла чаруш. Отшатнувшись, Галисия с трудом удержала равновесие.

— Закрой лицо! — приказала Фейхель.

— Дай ей вздохнуть свободно! — осекла Малика.

— Ничего-ничего, это всё заживёт, — протараторила Галисия, рассматривая лопнувшие губы и разбитый нос Самааш. — Я как-то свалилась с садовой лестницы, всё лицо ободрала, и ничего. Как новая монетка. Я бы сняла чаруш и показала тебе, но твоей маме это не понравится. Сильно болит?

Самааш отрицательно покачала головой.

— Тут кровь засохла. Можно я вытру? Я осторожно.

Самааш кивнула.

Галисия ринулась в ванную, вернулась с влажным полотенцем.