Такаббир Кебади - Трон Знания. Книга 4

Целых полгода Малика старалась заглушить любовь к Адэру, наполняя свою жизнь иным смыслом. Прилагала неимоверные усилия, чтобы вытравить из головы мысли о нём. Но безрезультатно: землю и небо не поменять местами. И было грустно от того, что завтра, через месяц или через год ничего не изменится.

Бросив на солнце прощальный взгляд, Малика скинула туфли. Приподняв подол платья, встала в чашу, наполненную прохладной водой, и заметила на стопке полотенец бутылку, перевязанную шёлковой лентой. Тёмно-бордовая этикетка с серебряной надписью на незнакомом языке, вино почти чёрное с радужными переливами. Иштар таким образом решил прервать затянувшееся молчание? Ну что ж, мило. Особенно, если учесть, что она равнодушна к вину.

Служанки заканчивали сервировать стол. Кроме привычной для ракшадов еды, поварихи приготовили несколько блюд тезарской кухни: салат с перепелиными яйцами и ветчиной, утиную печень в клубничном соусе, тушёное мясо с черносливом. Малика хотела угодить Галисии, перед тем как испортить ей вечер и поставить точку в обременительной истории. Сегодня она в последний раз попытается убедить дворянку вернуться домой.

Хатма доложила о приходе первой гостьи. Малика пригласила Галисию на час раньше, чтобы она успела выплеснуть негативные эмоции и успокоиться до появления матери-хранительницы с дочерью.

Переступив порог Обители Солнца, Галисия вручила Малике коробку:

— Вдруг засуетишься перед дорогой и забудешь. — Окинула взглядом стены, покрытые ажурной резьбой по камню. — У здешних мастеров золотые руки. Я могу снять чаруш?

— Не сейчас.

Малика двинулась через зал, искоса посматривая на папку, которую Галисия держала под мышкой. Знакомая папка. Когда-то — на корабле — Альхара принёс в ней листы для писем. Почему она ни разу не поинтересовалась его судьбой?

— Кто здесь жил до тебя? — спросила Галисия, озираясь.

— Эта часть дворца принадлежала мужчинам.

— Это чувствуется. Красиво, но холодно.

— В Приюте Теней теплее?

— Если бы я знала, что проведу в той комнате всю жизнь, я бы постаралась придать ей другой вид.

— Сомневаюсь.

— Почему?

— Ты любишь четыре стены? Тебе нравится просыпаться и знать, что сегодня и завтра будут такими же, как вчера? Тебе приятно смотреть на рисунки на окнах, которые заслоняют небо и солнце? Ковры не заменят травы, шёлковая подушка не заменит любимого человека, а статуэтки не заменят общения с живыми людьми. Украшать свой дом надо с любовью к жизни. Только тогда в нём будет тепло.

— Что-то я не заметила твоей любви к жизни.

— А кто тебе сказал, что я люблю такую жизнь? Здесь я такая же затворница, как и ты. Моё сегодня похоже на вчера.

Войдя в следующий зал, Галисия на пару секунд замешкалась. Затем пошла вдоль стены, ведя рукой по барельефам, изображающим деревья, кустарники и фонтаны:

— Боже мой… Сколько же лет они это делали? — Запрокинув голову, уставилась на потолок, заплетённый кронами деревьев. — Какая фантазия…

— Это лучше, чем настоящий сад?

— Ты ничего не понимаешь в искусстве.

Малика проводила взглядом служанок, семенящих к выходу из Обители. Хатма дала знак, что останется в ажурном зале. Она взяла на себя роль старшей в подготовке вечера. Может, потому, что шабира обсуждала с ней меню, советовалась, куда лучше поставить стол, вместе с ней выбирала посуду. Впервые кто-то интересовался её мнением, и Хатма наслаждалась неведомым ей прежде чувством собственной значимости.

— Мастера от Бога, — прозвучал голос Галисии из беседки.

Послышался щелчок, и сквозь каменные кружева, которыми были заполнены арки, заструился свет настольной лампы.

— Ты здесь читаешь?

— Ем.

— Кощунство. — Галисия выключила лампу и вышла из беседки. — А где ты спишь?

Малика повела её в следующий зал. Галисия смотрела на пруд под ногами, иногда приседала и стучала пальцем по стеклу, привлекая внимание рыбок. Проходя мимо праздничного стола, замедлила шаг, но не обронила ни слова.

Пройдя по коридору, Малика открыла дверь спальни и отошла в сторону, давая возможность Галисии заглянуть в комнату. Сегодня служанки заменили ковёр из цветов напольными вазами с хризантемами, похожими на гигантских золотистых пауков. Малика хотела выставить их на террасу, но передумала. Иштар мог неправильно расценить её поступок, а ей не хотелось перед отъездом ухудшать и без того натянутые отношения. И разве она не решила нанести Галисии удар? Болезненный удар. Но иногда жестокий путь — единственно верный.

— Ты любишь цветы? — раздался севший от волнения голос.

— Думаю, это традиция — украшать спальню цветами.

— Твою спальню. И ты хочешь сказать, что Иштар не испытывает к тебе никаких чувств?

— У него нет чувств.

— Есть! — вскричала Галисия и, пошатнувшись, уронила папку. — Есть… Ты его совсем не знаешь. Он не писал тебе писем и не открывал перед тобой душу.

— Да, Галисия. Он открывал душу перед тобой, а цветы дарил мне. Он хотел жениться на тебе, а добивался меня. И если завтра я скажу ему «да», ты поедешь домой, а я останусь.

— Ты ведь не скажешь ему «да»?

— Не скажу.

Малика подняла папку, положила её вместе с коробкой на козырёк вешалки. Опустив плечи, Галисия направилась в зал и до появления матери-хранительницы с дочерью просидела на стеклянном полу, наблюдая за рыбами.

Не выказав удивления, будто они видели Обитель Солнца сотни раз, Фейхель и Самааш сели за стол. Малика и Галисия разместились напротив них.

— В Краеугольных Землях так отмечают праздники? — спросила Фейхель, окинув взглядом убранство стола.

Малика сняла чаруш и жестом попросила Галисию и Самааш сделать то же самое:

— А как отмечают праздники в Ракшаде?

— Женщины молятся. Мужчины устраивают спортивные состязания и собачьи бои, проводят парады, приглашают жриц вожделения, — ответила Фейхель, пристально наблюдая за Галисией. — Ты чем-то расстроена, дорогая?

Галисия изобразила улыбку:

— Нет. Ты когда-нибудь выходила из дворца?

— Из этого — ни разу. Из своего — выходила. Там чудный парк.

— Я имела в виду, в город.

— Я могла прогуляться по городу в паланкине. Но что мне там делать?

— А подруги к тебе приходили?

— У меня нет подруг. И о чём с ними разговаривать?

Галисия поводила пальцем по ободку фарфоровой тарелки:

— Ты часто виделась с мужем?

— Тридцать раз.

— Ты считала?

Фейхель хмыкнула:

— Это легко запомнить. Одиннадцать раз — для зачатия. Ещё одиннадцать раз муж приходил, чтобы посмотреть на ребёнка и дать ему имя. И восемь раз, когда он забирал у меня детей.

— Счастливая, — еле слышно проговорила Самааш.

Галисия отвела взгляд:

— Ты плакала?