Купава Огинская - По темной стороне [litres]

Бося тоненько взвизгнул. Жалобно так, совсем не воинственно.

А этот хмырь, рожу которого моя мочалка основательно исполосовала, с гадкой ухмылкой отшвырнул обмякшее мохнатое тельце в сторону. Хмырь сжимал в руках тонкий костяной клинок, чем-то очень похожий на тот, которым себя убила жрица светлых, только этот был весь какой-то черный, будто обожженный.

Не сразу до меня дошло, что обожженный он из-за Босеньки, который сейчас валялся на полу и тоненько тренькал.

– Госпожа будет довольна, – оскалился урод со свернутым носом, – сильное тело.

Лучше б он молчал.

С кровати я свалилась, больно ударившись спиной, страшно извернулась, расслышав злорадный хруст суставов, и одним невероятным броском добралась до столика, на котором оставила амулет.

Если кто-то из сектантов и догадался о цели моих акробатических трюков, то помешать уже не успел.

Амулет был зажат в моей руке.

Я не спрашивала у Делмара, почувствует ли мои эмоции тот, кого я позову, будет ли он знать, что произошло, и сейчас очень боялась, что Раяр просто отмахнется от меня.

Не отмахнулся. И, судя по всему, амулет все же передавал эмоции. Иначе как объяснить столь эпичное появление моего кошмара?

Тьма взорвалась прямо в центре комнаты, разметала свои нити, вспенилась и выпустила на свет, мне на радость и лысым на скорое умерщвление, злого, сверкающего глазами хищника. Он был уже в знакомой мне пижаме и босиком, и волосы опять были растрепаны, вот только меня это сегодня вообще не умиляло.

Раяр не стал удивляться, не начал задавать вопросы, даже на меня не посмотрел. Первым делом он бросился на недотатуированного сектанта, вырвал из его рук странное приспособление – слишком грубо и резко, отчего внутри тонкостенной коробочки что-то хрустнуло, – бросил его на пол, отчего оно разлетелось по всей комнате деревянными панелями и стеклянными трубочками, разбрызгивая вокруг себя шипящую и пенящуюся при соприкосновении с тьмой жидкость.

Сектант не успел среагировать, он даже ничего не понял, когда крепкие черные пальцы сжались на его горле. Тьма, казалось, хлынула прямо из-под ногтей хейзара, поднялась по шее, огладила подбородок и влилась в открытый рот, заползла в нос и в распахнутые от ужаса глаза.

Я хотела зажмуриться, чтобы не видеть, как вздулись и потемнели вены на лысой голове, как глаза затопила чернота, а из носа потекла темная кровь, но не могла заставить себя даже моргнуть.

Когда все было закончено и тело упало на ковер, настал черед сектанта со свернутым носом.

Раяр не спешил, он был в бешенстве и отрывался по полной. Ловил одного, пожирал, судя по всему совершенно негуманным образом, его душу, бросал, переходил к следующему.

Кажется, кто-то пытался сбежать, но дверь была заперта намертво.

А Раяр все никак не успокаивался. Из семерых в живых осталось только трое. Двое, когда я отмерла, попыталась подняться, но вляпалась рукой в лужу той странной жидкости, расцарапала ладонь осколком, выругалась и все же встала. Я встала, а тело второго уже лежало на полу, в то время как Раяр подбирался к последнему живому сектанту.

– Постой!

Я успела схватить его поцарапанной рукой, но даже этого не почувствовала. Жидкость была поистине странной, она словно обезболила мои царапины.

Вот только если мне эта гадость никак не вредила, то мой кошмар вздрогнул, дернулся, разрывая прикосновение, и резко обернулся ко мне. Как получилось, что в следующее мгновение я уже была прижата к стене и почти задыхалась, удерживаемая за горло, так и не поняла. Просто моргнула – и вот, я уже имею реальный шанс умереть.

– Раяр… – Вцепившись в запястье, попыталась оторвать от себя его руку и чуть в голос не заорала, когда под моей влажной ладонью его кожа начала краснеть и покрываться волдырями. Я его обожгла. Совсем так же, как обожгли его когда-то цепи сектантов. Освященные и заговоренные цепи адептов культа Рассах. Отдернув руку, сдавленно прошептала, мечтая, чтобы он меня уже отпустил: – Прости.

Рука на горле ослабла, я съехала по стене и с радостью ощутила под ногами холодные плиты пола. И было бы мне еще радостнее, если бы Раяр на меня не смотрел… так.

Глаза его зияли огромными черными безднами. Вобравшими в себя все золотое сияние. Зрачки дрожали, дышали как живые, и каждый их вдох вытягивал что-то из моей души. Что-то теплое и очень нужное.

– Бездна и значит «без дна», – прошептала я непослушными губами, чувствуя, как замирает кровь в жилах. Раяр удивленно моргнул, зрачки чуть уменьшились, позволив мне увидеть тонкую, такую ненадежную золотую нить его радужки. – Только сейчас… дошло.

Последний оставшийся в живых сектант истерично дергал ручку двери, Дося курлыкала над Босей, а я не могла ни дышать, ни шевелиться. Только стоять и смотреть.

Пальцы на шее дрогнули, погладили, и хищник жутким, пробирающим до костей голосом так ненавязчиво поинтересовался:

– Зачем тебе живой адепт?

– А ты не хочешь узнать, как они в замок попали?

– Защита ослаблена, – передернул плечами мой кошмар, который после такого представления вполне может мне в каком-нибудь кошмаре присниться. – У них есть хеликер и, видимо, была капля твоей крови. Это их и провело.

– Зря оставили кинжал на поляне, да, – поморщилась я, невольно косясь на останки хеликера, заполненного под завязочку какой-то местной освященной водой.

– Это все, что ты хотела у него спросить? – поинтересовался Раяр, и тон у него был такой, что, даже окажись у меня еще какие-то вопросы, я бы все равно их не озвучила.

– Ага. П-приятного аппетита.

Пока мой… не, пока всеобщий кошмар разбирался с последним сектантом, я доковыляла до мочалок, потирая шею. Ухватил так ухватил, ничего не скажешь.

А на полу, около опрокинутого кем-то стола, поскуливая так жалобно, что сжималось сердце, лежал Бося.

– Эй, ты как? – голос дрожал и не слушался, но я упрямо откашлялась, рухнув на пол рядом с ним, и повторила вопрос, дрожащей рукой коснувшись маленькой лапки. Понимала, что ответить он не сможет, да и Дося, уткнувшаяся мордой мне в плечо, тоже ничего не объяснит; видела, что черная, некогда густая шерстка истончилась, стала полупрозрачной и будто таяла, а из пропоротого темного бока мочалки неровными толчками на пол выливалась клубящаяся тьма. Разбиваясь о холодный камень, она рассеивалась, не оставляя после себя и следа. Все это я видела, но никак не могла принять простую и, в сущности, прекрасно понятную истину: жить Босе осталось недолго.

Тоненько тренькнув, он сжал лапкой мою руку, беспомощно заглядывая в глаза. Плакать нарзы не умели (да и зачем существам, созданным магией, плакать?), но боль, кажется, чувствовали.

А плакать… плакать могла я.