Эрин Моргенштерн - Беззвездное море [litres]

Мадам Лав Роулинс спрашивает о ее планах, и Кэт рассказывает о работе, на которую подрядилась в Канаде, и о том, как на несколько дней собирается в Торонто, навестить друзей, прежде чем возьмется за дело.

“Друзья” – это выдумка, сочиненная затем, чтобы иметь предлог в одиночку поблуждать по незнакомому городу, для мадам Лав Роулинс это очевидно, но она воздерживается от комментариев. А когда Кэт переходит к значению запахов в формировании виртуальной реальности, мадам Лав Роулинс достает свою коллекцию смешанных вручную ароматических масел, и они, принюхиваясь к флаконам, погружаются в проблемы памяти и ароматерапии.

Потом они вместе выгружают вещи Закери из небесноголубого автомобиля и в несколько ходок относят их в одну из свободных спален.

Оставшись после того одна в этой спальне, Кэт достает из сумки сложенный полосатый шарф. За время, прошедшее с тех пор, как она связала его, мнение ее относительно сортировки личностей по закодированным в цвете факультетам Хогвартса изменилось, она находит ее упрощенной, – но полосы все еще любит. Рядом с шарфом она оставляет брелок-флешку, на котором серебристым фломастером написано “<���з к.”.

Затем Кэт достает из сумки ярко-бирюзовый блокнот. Кладет его было на стол, но потом снова берет в руки. Оглядывается на лестницу, слышит, как мадам Лав Роулинс ходит внизу из комнаты в комнату, как, словно дождь по стеклу, шелестит бисерной занавеской.

Кэт прячет блокнот обратно в сумку. Нет, она не готова расстаться с ним. Еще нет.

Внизу на крыльце мадам Лав Роулинс вручает Кэт пузырек цитрусового масла (для ясности ума) и еще раз обнимает.

Кэт уже было поворачивается, чтобы уйти, но мадам Лав Роулинс, обхватив ладонями ее лицо, наклоняет его к себе и всматривается ей в глаза.

– Будь храброй, – говорит она. – Будь стойкой. Не понижай голоса. Никогда не меняйся ни для кого, кроме себя. Любая душа, достойная звездного вещества, из которого она состоит, примет весь пакет, как он есть и каким бы ни вырос. Не трать свое время на тех, кто не верит тебе, когда ты рассказываешь им о своих чувствах. И в тот сентябрьский вторник, когда ты решишь, что тебе не с кем поговорить, позвони мне, ладно? Я буду у телефона. И прокатись во весь дух, на предельной скорости прокатись вокруг Буффало.

Кэт кивает, и мадам Лав Роулинс встает на цыпочки, чтобы поцеловать ее в лоб, а Кэт изо всех сил старается не заплакать, и это удается, пока ей не сообщают, что она приглашена на День Благодарения или канадский День Благодарения, на любой зимний праздник, какой ей вздумается, потому что всегда, всегда можно устроить вечеринку по поводу зимнего солнцестояния.

– Ты думаешь, что у тебя нет дома, куда можно вернуться, но теперь он у тебя есть, понимаешь?

Кэт не справляется с несколькими слезинками, и тем удается удрать, скатиться, и тогда она кашляет, глубоко вдыхает в себя яркий весенний воздух, молча кивает и чувствует себя другой, чем была, приехав сюда. Возвращаясь к своей машине, Кэт и впрямь верит, действительно верит, что эта женщина видит больше, чем большинство, видит далеко и видит глубоко, и если она верит, что Закери жив, то и Кэт в это тоже поверит.

Кэт надевает темные очки, заводит машину.

Мадам Лав Роулинс машет рукой с крыльца, когда автомобиль отъезжает. Потом она входит в дом, целует кончики пальцев и прижимает их к фотографии кудрявого мальчика, а уж потом направляется на кухню, чтобы налить себе еще кофе. Борзая зевает.

Небесно-голубая машина, преодолев извилистую подъездную дорожку, въезжает в свое будущее.

Ну все, буду писать от руки, потому что инету я больше не доверяю.

Не то чтобы я когда-нибудь ему доверяла.

Но вот это вот уже перешло всякие пределы.

И не то чтобы оно не переходило их раньше.

Но все равно.

Я собираюсь переписать все то, что пока что узнала, чтобы не потерять это снова. Я распечатала то, что было в ноутбуке, а потом удалила файлы, но перепишу все сюда, прежде чем разорвать и выбросить распечатки.

Они каким-то образом стерли все с моего телефона, так что заметки, которые были там, потеряны и полностью я восстановить их не смогу, но постараюсь воссоздать то, что помню, здесь, максимально близко к хронологическому порядку.

Для экстренных случаев у меня есть одноразовый телефон.

Идея состоит в том, чтобы как можно больше информации поместить на один носитель, который всегда можно иметь при себе.

Теперь только я и ты, дорогой блокнот.

Надеюсь, что сумею потом прочесть то, что здесь накарябала.

Надеюсь, к чему бы это все ни привело, оно того стоит.

Когда бы оно ни случилось.

Забавная обнаружилась штука: когда взрослые люди вдруг исчезают с концами и очевидные доказательства насильственной смерти отсутствуют, никто и не чешется предпринять всерьез детективное следствие или что-то вроде того. Нет.

Так что я взяла это на себя.

Отчасти потому, что меня взбесила фразочка “да люди пропадают все время!”, которую мне в полиции отпустили, и отчасти еще потому, что, думаю, я виделась с З. чаще, чем кто-то еще, в те последние несколько дней.

В полиции поинтересовались, зачем это З. поехал в Нью-Йорк, а я ведь знала, что там был костюмированный бал (и сообщила об этом, и они сказали, что разберутся, но непонятно, разбирались или нет, они так на меня смотрели, будто я все сочиняю, когда я прибавила, что З. одолжил у меня маскарадную маску), но выглядело это все так, будто он решился ехать в самую последнюю минуту, незапланированно, поэтому я попыталась отмотать события на пару дней до того.

Он казался в те дни таким. Ну, я не знаю. Как бы обычным, но при этом как бы таким… утрированным. Как будто он здесь и в то же время не здесь. Все время думаю о том разговоре на снегу, когда я попросила его поучаствовать в семинаре, и о том, как это было. Он был рассеян, чем-то отвлечен, и мне все хотелось спросить, чем именно, но потом, когда мы вышли после семинара, с нами все время была Лекси, и я знала, что он недостаточно знаком с Л. для таких разговоров, а потом он ушел.

В полиции не любят фраз типа “он казался рассеянным”, когда вы не знаете, что могло являться причиной этой рассеянности.

И правда, пустые слова. Разве не все думают о чем-то своем, сплошь да рядом? И еще им не понравилось, когда в ответ на вопрос, о чем мы переписывались по телефону, я сказала, что в основном о шарфе Гарри Поттера, который я ему вязала тогда.

“Когтевранский шарф? Вы серьезно? Разве не пора вам уже такие штуки перерасти?” – спросил меня один следак тем снисходительным тоном, каким взрослые говорят с подростками-миллениалами.