Эрин Моргенштерн - Беззвездное море [litres]

– И при чем тут все это?

– При том, что вы явно имеете склонность к нашей области интересов.

– Благотворительность в сфере литературы, верно? Кто бы подумал, что литературный благотворительный фонд может так сильно смахивать на тайное общество.

– Благотворительность – это прикрытие, вам ли не знать, – отмахнулась дама. – А вот скажите, мисс Хокинс, верите ли вы в магию?

– В какую? В ту, как у Артура Кларка, где достаточно продвинутая технология неотличима от магии, или в исконную, допотопную магию?

– Верите ли вы в мистику и фантастику, в невероятное, небывалое и невозможное? Верите ли вы, что то, к чему обычные люди относятся пренебрежительно, списывая такие явления на мечты или игру воображения, действительно существует? Верите ли вы в сказки?

У меня прямо сердце ухнуло вниз, потому что я и в детстве верила в сказки, и сейчас верю, но я не знала, что делать, потому что теперь-то я не ребенок, теперь я двадцатилетняя с лишком девица, которая сидит в коктейль-баре, но не чувствует себя вполне взрослой, чтобы иметь право на выпивку, и поэтому я так и сказала:

– Я не знаю.

– Да все вы знаете, – ответила дама, снова потягивая мартини. – Просто не знаете, как это признать.

Кажется, я скорчила ей рожу, но точно не помню, и спросила, что ей от меня нужно.

– Мне нужно, чтобы вы уехали отсюда со мной и больше не возвращались. Чтобы вы оставили позади всю свою жизнь и свое имя тоже. Вы поможете мне защитить место, в существование которого люди, в большинстве своем, не поверят. В вашей жизни появится высокая цель. И когда-нибудь я отведу вас туда, в то место.

– Извините, но я не ребенок, который верит в “когда-нибудь”.

– Неужели? А что ж тогда прячетесь в своих академических храмах, сбегаете от жизни в видеоигры?

По мне так это был удар прямо под дых, даже если и в точку, так что я разозлилась и сказанула ей во всю мощь:

– Но, дорогая моя, если у вас присмотрено какое-то сказочное местечко и есть возможность там быть, какого черта вы торчите тут, на задах бара, и меня обольщаете?

Она странно на меня посмотрела, не знаю, потому ли, что мне достало наглости снисходительно обратиться к ней “дорогая моя”, или же причина была в том, что это мое высказывание она нашла более основательным, чем другие, а затем просто достала визитную карточку из кармана и подтолкнула мне ее через стол.

Там было написано: “Клуб коллекционеров”.

Ниже – номер телефона.

И еще ниже – рисунок меча.

Честно признаюсь: соблазн был сильный. Ну, представьте, таинственная взрослая дама предлагает вам сказочную работу типа в правоохранительных органах, как будто она сама состоит в полиции какой-то страны чудес! Часто такое бывает? Однако что-то тут было не так, и потом, мне нравится мое имя, и еще тот факт, что она уклонилась от вопроса о З., – все это было мне против шерсти.

– А З., вот он принял ваше предложение о работе? Или он, вместо того, поджег ваш клуб? – поинтересовалась я, прикинув, что других вариантов нет. Судя по тому, как изменилось ее лицо, последнее предположение было верным. Фальшивая улыбка вернулась.

– Я могу рассказать очень многое из того, что вам хотелось бы знать, но сначала вы должны согласиться на мои условия. Признайтесь, здесь вам делать нечего. И потом, разве вас не мучает любопытство?

Еще как мучает. Просто чума, как мучает. Меня прямо-таки раздирает от любопытства. Даже подумала, не сказать ли, что поразмыслю, если она позволит мне поговорить с З. или если сумеет доказать, что он жив, но не было у меня ощущения, что она пришла торговаться. Если я сейчас за ней не пойду, больше мне ее не видать.

– Не особенно, – ответила я. Разочарование отразилось у нее на лице, сто пудов, но потом она собралась.

– Что еще я могу сказать, чтобы убедить вас переменить свое мнение? – спросила она.

– Что произошло с вашим глазом? – спросила я, зная, что ее слова уже ничего не изменят.

Ответная улыбка была настоящей.

– Когда-то я пожертвовала глазом в обмен на способность видеть, – сказала она. – Уверена, что вы в курсе: магия требует жертв. Многие годы я могла видеть всю историю целиком. Это больше не работает, во всяком случае здесь, потому что я приняла решение, в результате которого мне остались только туманные версии настоящего. Ясности мне порой недостает, да. но, опять же, чем-то приходится жертвовать.

Я почти поверила ей. Уставилась на нее, и этот мутный голубой глаз уставился на меня в ответ, и когда он поймал отсвет от одной из винтажных лампочек, горевших над нами, стало видно, что никакой там нет катаракты, а вихрится там штормовое небо. Это было ясно как день. Даже молния сверкнула наискосок.

Я проглотила остатки “сайдкара”, схватила книгу, сумку и пальто своими дурацкими липкими руками, встала, поднесла книгу к виску и ею откозыряла.

Визитку ее я не взяла, оставила на столе.

И пошла восвояси.

– Я разочарована, мисс Хокинс, – сказала она мне вслед. Я не обернулась и не расслышала толком, что она сказала потом, но и так понятно, что это было.

– Мы будем за вами присматривать.

Сын предсказательницы судьбы мертв.

Его мир – невероятно тихая тьма, пустая и бесформенная.

Где-то в бесформенной тьме раздается голос.

Привет, мистер Роулинс.

Голос звучит очень, очень издалека.

Привет, привет, привет…

Закери ничего не чувствует, даже земли под ногами. Да и ног не чувствует, если на то пошло. Есть только тьма, тихий голос издалека, и ничего больше.

А потом все – раз! – и меняется.

Это похоже на пробуждение, когда не помнишь, как провалился в сон, но пробуждение происходит не постепенно, а резко, сразу, внезапно, ошеломительно.

Он вернулся в свое тело. Или версию этого тела, кто знает. Он лежит на земле в пижамных штанах, без обуви, но в пальто, которое по-прежнему считает сюртуком Саймона, хотя и сюртуку, и этой его до смерти изношенной версии тела, им-то известно, что они принадлежат тому, кто их носит.

На груди у него – оттиск недавно выжженного ключа, но нет ни раны, ни крови.

И сердцебиения тоже нет.

Сильнее всего, однако, убеждает его в том, что он действительно мертв, тот факт, что очки его исчезли, а перед глазами все отчетливо и ясно.

Представления Закери о загробной жизни, если она есть, вечно варьировались от небытия до реинкарнации и перехода в параллельные вселенные, которых не счесть, – но в итоге он неизменно возвращался к тезису о тщетности любых догадок и останавливался на том, что узнает, как оно там, только когда умрет.

И вот теперь он мертв и лежит на берегу, очень похожем на тот, на котором умер, и все-таки на другом, но пока что он слишком взвинчен, чтобы оценить разницу.

Он пытается вспомнить, что произошло, и память мучительно обостряется. Да, Дориан вернулся. Очутился прямо там, перед ним. Лишь на одно мгновение он обрел то, что искал, и тут история пошла совсем не так, как можно было надеяться.