Эрин Моргенштерн - Беззвездное море [litres]

Человек в рясе смотрит в упор, разглядывает его внимательней, чем прежде, и на лице его загадочным образом проявляется что-то вроде узнавания, и еще похоже, что он хочет о чем-то спросить, однако ж не спрашивает, а вместо того произносит:

– Соблаговолите последовать за мной.

Разворачивается и шествует назад к двери. Закери идет за ним по пятам с таким чувством, словно он чего-то добился, чего-то достиг. По крайней мере, его не отправляют назад, когда он только что прибыл.

Особенно если учесть, что, вообще говоря, у него нет никакой уверенности в том, где он находится. Он совсем не этого ожидал, не этого масштабного пространства с искореженными люстрами и стопками пыльных книг. Начать хоть с плитки, которой здесь больше, можно вообразить. Но в целом место выглядит величественней, древнее, спокойнее и темнее, чем он себе представлял, когда думал о том, что попадет сюда, и он сам теперь поражается, как уверен был в том, что когда-нибудь сюда попадет, потому что в “Сладостных печалях” определенно намекалось на это.

Пока что, вспоминает он, взглядывая вверх на вселенную, вращающуюся над ним, с руками, указывающими то туда, то сюда, и гадает, что же предназначено ему сделать теперь, когда он здесь оказался.

– Я знаю, зачем вы здесь, – говорит человек в рясе в тот момент, когда они проходят мимо движущегося маятника, как будто слышит, о чем Закери думает.

– В самом деле?

– Вы здесь потому, что хотите идти под парусом по Беззвездному морю и вдыхать заколдованный воздух.

Закери застывает на месте, так утешительна истинность этого заявления и так оно непонятно.

– Так это Беззвездное море? – спрашивает он, когда находит в себе силы двинуться дальше.

Человек в рясе ведет его в дальний угол соборного пространства.

– Нет, это всего лишь Гавань, – отвечает тот. – И, как я уже сказал, она закрыта.

– Может, стоит повесить табличку? – не подумав, брякает Закери, получает в ответ уничижительный взгляд такой силы, которой позавидовал бы любой из его учителей математики, и бормочет извинения.

Они – к процессии присоединился и рыжий кот – приходят в комнату, которую Закери хочется именовать кабинетом, хотя ни на один из кабинетов, в которых ему доводилось бывать, это не похоже. Стены почти полностью скрыты за книжными полками и шкафами с картотеками и каталогами, состоящими из ящичков, на каждом из которых наклейка с надписью. Пол застлан плиткой, такой же, как и снаружи, с вытоптанной тропкой от входа к письменному столу. Над столом горит лампа под стеклянным зеленым колпаком, а над книжными шкафами – гирлянда бумажных фонариков. Граммофон тихонько играет что-то классическое, подскакивая иглой на царапинах. Большую часть стены напротив входа занимает камин, закрытый шелковым экраном, из-за которого рассылает красноватые блики низко горящий огонь. Допотопная метла стоит у стены неподалеку. Меч, настоящий боевой меч висит над каминной доской, на которой несколько книг, оленьи рога, еще один кот (живой, но спящий) и несколько наполненных ключами стеклянных банок.

Хозяин кабинета усаживается за просторный письменный стол, заставленный стопками бумаг, тетрадями и чернильницами, и выглядит он так, словно у него камень с души свалился, тогда как Закери по-прежнему не по себе. Он нервничает и странным образом чувствует себя сильней захмелевшим, чем раньше.

– Итак, – говорит человек, а рыжий кот, сидя на углу стола, широко зевает, устремив янтарные глаза на Закери. – Где именно располагалась дверь, через которую вы попали сюда?

– В Центральном парке, – мямлит Закери. Язык его сделался тяжелым и неповоротливым, выговаривать слова трудно. – Ее разрушили эти… люди из клуба? Прав ли я, что дама в шубе из белого медведя у них за главную? Она грозилась мне чаем. И тот парень, который сказал, что зовут его Дориан, он ведь, наверное, в беде? Он заставил меня забрать это из клуба, но не сказал, зачем это нужно.

Закери достает из пальто и протягивает книгу. Человек берет ее, сосредоточенно хмурясь. Открывает, пролистывает несколько страниц. Закери, который видит книгу вверх ногами, думает, надо же, арабский текст удивительно похож на английский, но, скорее всего, его подводят глаза, то ли натертые контактными линзами, то ли, кто знает, вдруг у него аллергия на кота. Как бы то ни было, человек закрывает книгу до того, как он успевает что-нибудь в этом смысле решить.

– Это взято отсюда, так что я сердечно благодарю вас, – говорит человек, возвращая книгу. – Если угодно, вы можете сохранить ее для вашего друга Закери смотрит на книгу в коричневом кожаном переплете.

– А разве не должен кто-нибудь, – говорит он, почти что себе, – ну, я не знаю… спасти его?

– Кто-то должен, я в этом уверен, – отвечает человек в рясе. – Однако вы не сможете покинуть нас без сопровождения, так что придется подождать возвращения Мирабель. Пока ее нет, я предоставлю вам жилье. Выглядите вы так, что отдых вам явно не повредит. Но сначала я должен попросить вас о некоторой дополнительной информации. Ваше имя?

– О, Закери. Закери Эзра Роулинс, – послушно отвечает Закери вместо того, чтобы засыпать его своими вопросами.

– Чрезвычайно польщен знакомством, мистер Роулинс, – говорит человек, занося имя Закери на обложку одной из папок, которые лежат у него на столе. Вынимает карманные часы, смотрит на время и также фиксирует его в папке. – Меня здесь называют Хранителем. Вы сказали, ваш временный вход находился в Центральном парке. Я верно вас понимаю, что речь шла о том парке, который располагается на острове Манхэттен, в Нью-Йорке, в Соединенных Штатах Америки?

– Да, это именно тот Центральный парк.

– Отлично, – говорит Хранитель, чиркает пером что-то на документе, напоминающем карту, а потом встает из-за стола и направляется к одному из тех шкафов, что расположены у него за спиной и состоят из маленьких выдвижных ящичков. Вынимает из ящичка и, подойдя к Закери, подает ему круглый золотой медальон на длинной цепочке. На одной стороне медальона пчелка. На другой – сердце.

– Если понадобится найти дорогу к этому месту – большинство здесь именует его “Сердцем”, – то вот это окажется вам полезно.

Закери открывает медальон и обнаруживает компас с единственной пометкой там, где обычно обозначают север, и с беспорядочно вращающейся стрелкой.

– Потребуется ли вам знать, в какой стороне Мекка? – спрашивает Хранитель.

– Нет, благодарю вас. Я агносто-паганист.

Хранитель вопросительно поднимает бровь.

– Духовная жизнь меня занимает, а вот религиозная – нет, – поясняет Закери.

Он умалчивает о том, что думает на самом деле, а думает он о том, что его храм – это когда, затаив дыхание, слушаешь захватывающую историю, и когда в ушах звучит музыка ночного концерта, и когда нажимаешь на стрелку “бой” в игре-стрелялке. Что религия его покоится в тиши свежевыпавшего снега, в правильно приготовленном коктейле, между страниц книги уже начатой, но еще не дочитанной.