Ярослав Гжендович - Конец пути

Нитй’сефни встал с поднятым луком, целясь вперед, но не натягивая тетиву, — он лишь осторожно ступил вперед.

Спалле с луком шел рядом, а я и Скальник — в полутора шагах позади, целясь из арбалета. Таким-то образом мы вошли между заснеженными кустами и низкими деревцами. Я помнил, как держать арбалет у плеча и что я постоянно должен целиться туда, куда смотрю, а разворачиваться всем телом, с оружием, словно вросшим в плечо, а еще о том, что нельзя держать пальцы на спусковой скобе, пока не собираюсь стрелять — но я все еще не видел ни одной цели.

В десятке шагов дальше я наконец увидел среди деревьев проблеск пламени, а потом и наших коней, окруженных воинами с факелами.

Ульф придержал стрелу, поднял ладонь и показал «развернуть фланги», а потом: «ждать приказ атаки». В этой ситуации мы должны разойтись по сторонам от него и притаиться вокруг поляны. Потому мы пробирались между засыпанными снегом ветвями, держась в тени и избегая света факелов.

Я провалился в снег и вполз под хвойные лапы по-над самой землей.

Хотя воины у наших коней превышали нас числом, я чувствовал удовлетворение оттого, что они оказались высокомерными глупцами, ненамного ловчее, чем домашние Сверкающей Росой. В этой стране чем сильнее были люди, тем чаще гордыня возобладала у них над рассудком. Они стояли на пустой поляне, окруженные лесом и ночью, с четырьмя пылающими факелами, и я держал под прицелом каждого из этих мужей, видел отсветы пламени на их шлемах и нагрудниках, они же не видели ничего, кроме освещенного круга снега в огнях своих факелов.

Я выбрал рослого мужа в шлеме, что заслонял лицо по самый рот, и прицелился ему в пах, где пластинчатая броня заканчивалась кольчужной сеткой. Он стоял почти в центре, потому был моим. Я знал, что стрела арбалета Скальника указывает сейчас на того, который был самым крайним.

Я следил за воином прищурившись, помня, что не следует смотреть прямо на пламя, и ждал.

Услышал рычание и повизгивание обеспокоенных коней и тихий хруст снега.

— И что вы хотите от моих коней? — услышал я голос Ульфа, который появился вдруг в кругу, освещенном факелами.

Он спрятал лук и стоял совершенно спокойно, с мечом, укрытым за рукой.

— Может, мне чем-то помочь? — добавил ровным голосом Ночной Странник.

Те даже присели от удивления, некоторые до половины вынули мечи из ножен, но на Ульфа не бросились — видимо, они не утратили остатков разума. Я же медленно поднял палец и передвинул запор спуска и вращающийся медный валок, который держал сплетенную из волоса и проволоки толстую тетиву. А потом так же медленно втянул воздух носом, не спуская глаз с той точки, куда указывала моя стрела.

— Мы полагали, что ты ушел за Каменные Клыки, а это значит, что твои кони погибнут тут от холода и голода. Мы долго их искали, — отозвался муж в глубоком шлеме с наносником, похожим на клюв ворона.

— Обычно я оставляю конвойного, — ответил Ульф все еще спокойным тоном, словно разговаривая с соседом, встреченным на охоте. — Интересно, какой была бы его судьба?

— Где твои люди?

— Вокруг нас, — ответил Нитй’сефни. — Среди сугробов и за деревьями. Смотрят на вас и поигрывают тетивами. Мы не знали, кто вы и каковы ваши намерения.

— Вы вошли за Каменные Клыки?

— Сделали то, что собирались. А кони нам нужны, чтобы покинуть ваши земли и больше вам не надоедать.

— Вы видели Шепчущих-к-Тени?

— Мы пошли убить туда Змеев, именно это мы и сделали.

— Если вы живы, то можете провести ночь в нашем городке.

— Значит ли это, что вы, Люди Вороны, предоставляете нам гостеприимство и мир? Поручишься словом вашего стирсмана? Я не вижу его здесь.

— У Кунгсбьярна Плачущего Льдом есть более важные дела, чем торчать в ночи с чужими конями. Однако он ценит людей мужественных и имеющих что сказать, а ночи нынче морозны и длинны. Мы даем вам приют. Сядьте при нашем огне и за нашим столом. Стирсман — тоже человек достойный. Ты ведь не желаешь, странник, презреть его дом? Гляди, я желаю разделить с тобой глоток морского меда.

Мужчина поднял меховой бурдюк, заткнутый пробкой.

Ульф упорно и молча смотрел на него, прямо в глаза, пока тот не кивнул, а его люди не спрятали мечи в ножны. Нитй’сефни повернул свой так, чтобы клинок блеснул в свете лун — и тоже спрятал.

— Мы принимаем ваше гостеприимство, — сказал он.

Потом взял бурдюк, напился, сунул пальцы в рот и свистнул.

Сигнал звучал: «Ко мне! чисто!» Не просто «ко мне!» означало, что готовится драка; «ко мне, на помощь!» означало, что дела совсем плохи.

Я встал из сугроба и потихоньку двинулся вперед с чуть опущенным арбалетом, видя, как из кустов выходят и остальные, как и я, облаченные в белое и черное, с полосами белого меха, и кольчуги, закрывающими лицо до самых глаз.

Последними появились Боярышник и Грюнальди, таща по снегу ледяной саркофаг. Мы сошлись со всех сторон прямо к нашим лошадям, не обращая внимания на стоящих между нами воинов.

Я высмотрел свободного скакуна, и только когда подошел к нему, поднял пружинистый предохранитель, что удерживал стрелу в ложе, снял ее и освободил тетиву.

Мы ехали довольно отвесным горным путем сквозь заснеженный лес, вдоль ручья, который мы прошли днем, а потом снова вверх.

Усадьба того, кого звали Плачущим Льдом, стояла над обрывом, на вершине скалы, торчащей среди леса, словно одинокий зуб в челюсти старика. Была она окружена чащей. Дальше вставали еще скалы, острые и поблескивающие, как битое стекло. Сама усадьба напоминала двор Сверкающей Росой, где я жил как невольник, только эта была выше и тут было больше построек из тесаного камня. Было тут и две башни под остроконечными шлемами, что выделялись на ночном небе, и еще — частокол, торчащий высоко из каменного вала. По сторонам от ворот в двух железных мисках, висящих на цепях, пылал огонь. Вокруг вершин обеих башен витали десятки горных воронов, наполняя воздух карканьем.

Муж, который ехал впереди, вынул оправленный в серебро рог и подул в него, а в ответ раздался столь же хмурый рев из-за частокола над воротами — словно два старых орнипанта перекрикивались в тумане.

Когда мы подъехали ближе, я видел, что Ульф осматривается, прикидывая высоту частокола, зыркает в сторону обрывов и внимательно глядит на надвратную башню, через которую нас впустили внутрь.

В саму усадьбу вела узкая дорога вдоль стены, с другой стороны от тропинки был отвесный склон. Дорога сворачивала у самой пропасти, только там и позволяя встать перед воротами. Перед ними не было рва, но непросто было представить, чтобы кто-то сумел приволочь сюда осадные машины или хотя бы таран. К воротам подходили, петляя между скальными выступами, без возможности встать строем, а перед самым входом, вдоль главного вала, тянулась щель. Был тут и подъемный мост на цепи, и ворота, сколоченные из толстенных балок и окованные железом, — вели они к каменной надвратной башне. Коней мы вводили внутрь коридором с каменными стенами, освещенным несколькими факелами, и в стенах я заметил узкие отверстия бойниц. Какие-то отверстия виднелись и в потолке, а по другую сторону была решетка из бревен, понизу окованная железом.