Ярослав Гжендович - Конец пути

Два кривых клинка, цепь с шаром на конце, два мешочка, полных мелочи, маленький кованый нож, не больше пальца длиной, до половины рукояти спрятанный в кожаные ножны, кусочек древесного угля, кусочек мела и завернутая в тряпочку банка жирного красного красителя. А еще небольшой рулон пергамента, покрытый знаками. Несколько простых геометрических символов и несколько строк, написанных разными алфавитами.

— Что с этими мутантами, Фьольсфинн? — спрашиваю я. — Некоторые живут тут, в верхних кварталах, я видел таких и в твоей ближней страже. Чем они отличаются от тех, из Ластовни и Каверн?

— Намерениями. В портовых кварталах обитают не только мутанты. Это места, где могут жить неграждане. Приезжие и те, кто не решился на испытание Садом. Это не дискриминация, просто они так выбрали. Добровольно. Среди прочих там есть мутанты. Такие рождаются обычно рядом с урочищами. Есть в мире и такие места, где их разводят как рабов, с определенными свойствами. Не здесь. В Саду нет рабства.

— А Отверженные Древом? В чем тут дело? — я тыкаю в норвежца чубуком трубки, словно держа пистолет.

— Это немногочисленные эпизоды. Порой при контакте с силами Сада случаются неконтролируемые процессы, результат которых — изменение и случаи автометакреации. Те, кто желает присоединиться к Братьям Древа, знают, чем они рискуют. Во время тренировок в спецвойсках тоже бывают несчастные случаи. Они — под моей ответственностью. Я работаю над обратимостью этого процесса, работаю, чтобы их вылечить. Они получают лекарства.

— А теперь начинают бунтовать, — говорю я. — И кто-то их умело подталкивает. Кто сможет прочесть эти строки?

— Во втором ряду надписи идут на церемониальном амитрайском, — говорит Филар. — «Весной возвратятся истинные боги».

— А вот здесь — по-нашему, — замечает Грюнальди. — «Близится Огненный Змей». «С моря придет гнев». «Один есть закон для чудовища: слабые будут пожраны». «Город для чудовищ» — это что, какой-то неудачный стих?

— Твои мутанты зовут себя «чудовищами», — объясняю я Фьольсфинну.

— «Огонь пустыни придет с моря», — медленно произносит Филар. — И я знаю этот знак. Вот этот перечеркнутый круг. Это Подземное Лоно. Так было в моем городе перед его падением. Прежде, чем моей страной овладела Подземная Мать. Перед этим я видел такие знаки на стенах, рисовали их охрой и вырезали на телах убитых. И похожие надписи, только там было: «Огонь придет из пустыни».

Устанавливается тишина.

— Но зачем он носил это на кусочках кожи? — спрашивает Варфнир. — Чтобы не забыть, или как?

— Это значит, что он не умел писать. Носил при себе уголь, краску и мел, а потом перерисовывал знаки на стену. Нужно проверить, такие ли надписи на них появляются. Каверны нужно взять под присмотр. Проверить, что за теми дверьми. Фьольсфинн, мне нужны карты и планы Сада.

— Каверны не слишком велики, — замечает Филар. — Если мы пошлем туда слишком много шпионов, они быстро сообразят. Я должен идти туда. Я жил над портом, знаю этот район и не вызову подозрений.

Я короткое время колеблюсь.

— Но пойдешь не один. Возьми Н’Деле — в конце концов, он твой человек. А как там твой друг из Долины Скорбной Госпожи? Бывший козлик?

— Его разум все еще спит. Я уже просил мастера Фьольсфинна о помощи, но он не знает, что делать, и боится деять, потому что может превратить Бенкея в чудовище.

— Когда-то ты уже пробудил его из такого состояния.

— Не из такого. Тогда он жил жизнью долины, и с ним можно было поговорить, хотя и с трудом. Теперь он просто лежит и водит глазами или сидит и играет ту проклятущую молитву к Скорбной Госпоже. Я пытался сделать то же, что в прошлый раз, но он даже не взглянул на меня.

Смотрю на Филара, поскольку в голову мою приходит некая мысль, причем без непосредственной связи с Бенкеем.

Потом я смотрю на стол. На рулоны карт, трофеи мутантов, зловещие заклинания на нескольких алфавитах. Не хватает только: «Мене текел фарес» или «Aleho he polis» со стен захваченного Константинополя.

Готовящийся бунт в Кавернах, растущая в силе странная армия безумцев ван Дикена, окруженная фанатичными последователями Фрайхофф со своей пустынной империей в полутора тысячах километров отсюда, зима, осада Дома Огня, пропавший человек Филара, Сильфана, все еще лежащая с медленно срастающейся раной в боку, Пассионария Калло в своей камере, ставшая магической термоядерной боеголовкой, что вот-вот начнет шипеть и тикать, тысячи кораблей, что прибудут весной. Пытаюсь все это уразуметь и упорядочить. Меня не обучали стратегии в глобальном масштабе. Прислали меня, чтобы я вел малые хирургические операции. Нашел нескольких пропавших землян, высвободил их из подвалов или из окруженных деревянным частоколом лесных фортов, затер следы и прибрался, а потом провел персонал станции в точку эвакуации на Пустошах Тревоги, как стадо овец, запустил радиолярию и подождал парома. Быстро, легко и понятно.

SNAFU…

Так говорили в армии вот уже два века. Situation Normal — All Fucked Up [4] «Ситуация нормальная — все летит в жопу» ( англ .). .

Традиция. Старая и обоснованная. SNAFU . Встреча теории и практики… Такое название должна бы носить и моя операция.

Вечером я сижу у постели Сильфаны, смотрю на ее прекрасный и чуждый профиль в слабом свете масляной лампадки и слушаю ее дыхание. За окном в хрустальные стекла бьется ветер, носит клубы снега по крышам. Вдали слышно, как лупят волны в скалы клифа и ломаются на пирсах аванпорта. Когда ветер утихает, я слышу, как капает вода с сосулек. Как пересыпаются песчинки в часах.

План занимает весь стол. Он красивый, переливается всеми цветами радуги по тонким линиям, выведенным тушью с помощью палочек, вырезанных из тростника. Он еще пахнет красителями из желез какой-то морской твари. Только-только из скриптория. У Фьольсфинна тут есть мастерская, где он разместил нескольких своих талантливых подданных, из которых сделал монахов-копиистов. Они переписывают книги, планы, технические рисунки и еще делают карты.

— Он красив, но несколько схематичен. Видна только внешняя часть крепости с высоты птичьего полета. А я хочу видеть систему коридоров, сеть каналов и пещер.

— То, о чем я знаю, — здесь, — он придвигает в мою сторону небольшую стопку листов пергамента, исчерканных коричневыми линиями схем.

— Как это: о чем знаешь? Ты не знаешь собственный замок?

— Естественно, знаю. Те части, которые я помню, те, которые я подробно придумал и спроектировал. Программа зерна — как живое существо. Я не знаю, каким образом она дополнила отсутствующие места или где начала действовать хаотически. В тех районах, что нынче освоены, все известно, все работает как должно и отображено на этих планах. Рисунок прочих коридоров может быть случайным или плановым. Это как создание топографии дыр в сыре без разрезания его на куски. Закрытые части крепости нужно изучать как систему пещер. Я это сделаю, но пока что на это просто не было времени.