Ярослав Гжендович - Конец пути

В стороне, за густой порослью каменных шпилей, я видел скорченных голых людей, глухо стонущих сквозь воткнутые во рты камни. Ноги мои сделались словно из железа, а измененные, вывернув мне руки, поволокли меня, тянущего стопы по земле, бросили на колени сбоку от алтаря и снова пристегнули мою цепь к железному кольцу на полу.

Отрубленные головы, что раньше украшали алтарь, были перенесены к постаменту вокруг статуи и смотрели на меня помутневшими глазами, словно рыбы на базаре.

Песня росла и опадала, а несколько десятков мужчин, которые дали себя соблазнить жестокой религией моей страны, вторили ей, подпевая без слов.

Жрец вошел в пещеру меж верными, что падали перед ним на колени и протягивали руки. Те, кто стоял ближе прочих, пытались целовать край его плаща. Напротив меня, по другую сторону от алтаря, стоял на коленях Н’Деле, скованный точно так же, как и я, трясясь и шипя сквозь зубы от боли. Я опустил взгляд, не в силах вынести этого зрелища.

У меня уже не осталось сил, я ничего не чувствовал, и казалось мне, что я не сумел бы ничего сделать, даже если бы вдруг оборвались сдерживающие меня цепи. Я стоял на коленях и равнодушно смотрел, как двое обнаженных до пояса измененных со знаком двух лун, начертанным кровью на груди, волокут первого из узников, отчаянно дергающегося, пинающегося и издающего вопли сквозь камень во рту.

Еще двое схватили несчастного за ноги, вчетвером они подняли его высоко над толпой, после чего растянули на алтаре. Жрец широко развел руки, держа в ладони взблескивающий стеклом Коготь.

— Нынче узрите истину! — крикнул он. Верные склонили головы еще ниже, целуя скалу под ногами. — Этот алтарь оросит кровь неверных, как вскоре — улицы этого проклятого города! Увидите сердца неверных, мы накормим ими Праматерь, а она пришлет одного из своих подземных демонов, который явится в своем жутком виде здесь, перед вами, и станет пророчить вам будущее.

Он взмахнул клинком к потолку, где находилась щель, соединенная с пещерой выше, где стоял Удулай Гиркадал, застегивая пояса упряжи, переодеваясь в одеяния демона и его маску. Когда наступит время, он спустится на веревке к обрызганному кровью памятнику, накормленному сердцами, и станет пророчествовать.

Истину.

Вокруг будет полно дыма и пара, будет таинственно сверкать пламя. Они поверят. Поверят во все. А потом пойдут убеждать других, заражать их своей истовостью и рассказами о том, что отныне никто не будет в одиночестве и никому не придется ни о чем заботиться, потому что храм даст ему все. Что не нужно будет завидовать, поскольку у всякого будет всего поровну.

А потом город падет. Чтобы все сделалось единым.

Мы проиграли сражение раньше, чем его начали. Хватит фокусов, дыма и зеркала, да еще рассказа о новом мире, где все будут одинаковы. Где все станут единым. О силе, которая дарует радость. Об огромном муравейнике, перед которым падет все живое, поскольку все вместе они — сильнее непобедимой армии. О пучке стрел, которого не сломать, в то время как одну любую сумеет переломить даже ребенок. А мы, что должны были обещать им мы — кроме того, что и всегда? Кроме зноя и переменчивой судьбы, в которой всякий должен выковать свое имя?

Жрец соединил руки над головой, сжав Клык, и откинул голову назад.

— Заткнись, несчастный дурак! — раздался вдруг некий голос. Мощный, но какой-то булькающий и шипящий. — У тебя нет никакой власти, мерзкий обманщик! Ты и твой каменный болван — ничто. Тут — Ледяной Сад!

Это говорила отрубленная голова Агнара Морского Ветра, лежащая на сверкающем, облитом водой постаменте. В толпе, замершей во внезапной тишине, раздались одинокие вопли ужаса. Жрец стоял неподвижно, глядя на шевелящую губами голову, и казалось, будто бы его продолговатая, сверкающая как ртуть маска обрела выражение удивления.

— Тут правит Древо! — крикнули мертвые уста Агнара. — Дух города не позволит тебе никого обидеть! Идет Ледяной Сад!

Раздался жуткий грохот, и скульптура Праматери с треском распалась на дымящиеся куски камня; одновременно жрец выше вскинул нож, а из темноты донесся хорошо известный мне звук арбалетной тетивы. Сеть в форме креста с грузиками на концах развернулась в воздухе, словно цветок, а потом упала на жреца, превратив его в сверток у подножия алтаря: он лежал, оплетенный тонкими веревочками и бьющийся, словно рыба.

Вспыхнул жуткий шум и паника. Измененные отскочили от алтаря, двое сразу свалились с торчащими в груди стрелами.

— Огонь и Древо! — крикнуло одновременно множество голосов, и вокруг зароились черные фигуры, то появляясь, то исчезая во тьме, то и дело сверкая клинками.

Пещеру наполнил шум, вопли ужаса, боевые крики Ночных Странников, звон стали и щелканье арбалетов. Куда бы я ни взглянул, видел шмыгающие черные фигуры, брызги крови и падающих на камень измененных. Тот, кто вел меня, вдруг шагнул в мою сторону с мечом в руках, но остановился, окрутился вокруг оси, судорожно выгибая тело, и упал рядом, брызжа кровью из перерубленной артерии. Я даже не заметил того, кто его ударил. Несколько воинов окружило меня кольцом, люто рубя всякого, кто желал приблизиться, не щадя и верных, бегающих в панике. А над всем этим вставал дикий, жуткий смех безумца, в котором не было ничего человеческого.

Мой смех.

Кто-то присел рядом со мной с долотом и молотком в руках, а потом уверенными движениями принялся выбивать перемычки в моих кандалах.

— Чисто! — раздался рык где-то между каменными шпилями.

— Чисто! Чисто! — ответили дикие крики отовсюду.

И сразу после — еще крик:

— На землю! На землю! Мордой в пол! Лапы на затылок! Быстро, а не то вырежем!

Еще несколько Ночных Странников добрались к согнанным в кучку перепуганным верным, выдергивая их по одному и грубо валя на пол среди пинков и криков. Другие волокли тела мертвых и умирающих Отверженных, бросая их подле алтаря. Жрец все еще бился на земле, стуча маской о скалу, и тогда стоящий неподалеку замаскированный Странник с размаху пнул его в живот.

Чуть выше, над полом, дергался в ремнях оглашающий истину демон, маша ногами и безуспешно пытаясь отстегнуть упряжь и подтянуться по веревке к верхней пещере.

Посредине стоял самый высокий из Странников со своим узким, окровавленным мечом с длинной рукоятью. Рывком сдернул маску, позволяя той повиснуть вдоль лица, — показалось искривленное гневом лицо с оскаленными, большими, словно у волка, зубами и дикими глазами.

Он подошел длинными шагами, подхватил мои лежащие на скале оковы и принялся стегать ими жреца, будто желая порубить его на куски.

— Jebal tebe pas ! — орал. — Раздеть эту падаль! Догола! И заковать! Только жестко! В эти же цепи. Поволоку эту скотину улицами в Верхний Замок! Я тебе покажу шабаш, suuksi vituun! Perkele saatani vittu !