Ярослав Гжендович - Конец пути

Тогда я развернулся к алтарю и пошел к дергающемуся в упряжи Удулаю Гиркадалу, который, увидев меня, замер — и я услышал, как на алтарь с плеском бежит его моча.

— Помнишь дом Сверкающей Росой? — спросил я. — Кое-что я тебе тогда обещал. Более того, обещал это же и другу.

Он открыл рот и принялся судорожно дергаться, дотянувшись наконец до пряжки.

Тогда я воткнул ему стеклянный клинок в грудь и обломал его у рукояти.

Прошло несколько секунд, прежде чем он начал кричать.

Он умер быстро, потому что на меня после удара свалился такой страх от сделанного, что я схватил арбалет и выстрелил ему в голову. Он повис на ремнях, покачиваясь и брызгая кровью на алтарь.

Ульф ничего мне не сказал, только смерил меня долгим взглядом, от которого мне сделалось стыдно за свой поступок.

— Когда мы принимаем методы врага, то перестаем от него отличаться. Я понимаю, что тебя пытали. Даже понимаю, что ты должен был его убить, но не таким же способом. Если мы начнем с радостью причинять смерть, то одичаем, как они.

— Верно, Ульф, — с раскаянием произнес я. — Вот только они недавно собирались убить этим клинком Н’Деле.

Верных Матери и пленников уже увели, стражники вынесли на носилках и укрытые окровавленным полотном трупы Отверженных, двое городских жрецов пели и обмахивали пламенем ритуального факела головы на постаменте, которые после упаковывали в кожаные мешки. Кто-то срезал упряжь с повисшим на ней телом Удулая.

В коридорах, освещенных стеклянными шарами, крутилось столько людей, что коридоры эти странным образом напомнили городские улицы: порой, чтобы разминуться, приходилось разворачиваться боком.

Мы вышли через круглое отверстие канала водостока, куда подставили лестницы, на квадратную площадь, где тоже было множество людей и стояли повозки. Они были изукрашены и оббиты символами Древа из серебряной жести, запряжены небольшими косматыми лошадками, которых в городе использовали для перевозки товаров — но эти были в прекрасной упряжи, с серебряными бляшками, удилами и налобниками с плюмажами из перьев.

— Будет процессия, — пояснил Ульф. — Через все, perkele , Каверны до Верхнего Замка. Конец предателям, конец запугиванию жителей, на улицах правит Фьольсфинн и городской тинг. В Кавернах тоже. То, что мы нашли в их тайниках — запасы оружия, драгоценности и золото, — едет на повозках, окруженное жрецами, трубами и флагами, верные — в путах за повозками, а все это охраняют стражники в полном обмундировании. А мы отсюда исчезаем. Это должно выглядеть как работа городской стражи, не наша. Нас нет. О нас только передают слухи, да и то — шепотом.

И правда, на подворье было полно стражников в шлемах и белых плащах со знаком Древа, а также городских жрецов в колпаках, ощетинившихся серебряными башнями и шпилями. Пойманных сторонников Азины сковали одного с другим длинной цепью за шеи, а мертвых Отверженных собирались волочить по улицам за повозками. Сносили сюда и различнейшее оружие и ценности, но мне казалось, что его многовато. Правда, чуть раньше я и сам отдал туда палицу и меч, отобранные у стражников, но как-то я не слышал, чтобы в Кавернах была эпидемия воровства оружия. Денег и прочих ценностей, как я полагал, тоже могло оказаться несколько ведер — но не груженые же повозки.

Когда я сказал об этом Ульфу, тот мрачно рассмеялся.

— Так нужно. Это такой… театр… не знаю нужного слова. Эти здесь вообще такого не имеют, а в амитрайском я слаб. Наверное, тебя такому учили, если готовили быть владыкой. Это часть политики. Владыка должен представлять свои деяния так, чтобы те производили впечатление, а слухи о них приносили пользу. Для такого некоторые действия необходимо преувеличивать, другие — преуменьшать, а все вместе представлять должным образом.

— Меня учили и тому, что это оружие — обоюдоострое. Легко к нему привыкнуть, и скоро все уже знают, что провозглашаемое герольдами нужно делить на два, а то и на десять. К тому же всегда и всем известно, что владыка врет и что на самом деле все совершенно иначе, нежели он говорит. И при этом страдает авторитет.

— Увы, бывает и так, что если повторишь ложь сто раз, то многие в конце концов в нее поверят. Мы останемся осторожными. Нынешняя ситуация исключительна. Нужно свести на нет все, чего этим уже удалось достигнуть.

Ночные Странники выволокли из колодца кожаный мешок со скованным Багрянцем. Куль был сшит из толстой кожи и снабжен прихватами, так что его легко могли нести четверо, а еще были на нем железные проушины, к которым мешок можно было привязать и обездвижить.

— Я думал, что мы поволочем его по скале, — заявил Варфнир капризным тоном.

— Он бы испортился и тогда ничего не сумел бы нам сказать, — ответил Грюнальди. — Там путь неблизкий, а еще лестницы…

В стороне стоял обычный купеческий воз, на который натянули бурую ткань. Среди парадных повозок он выглядел осликом подле скакунов. Неприметный и серый.

Четверо Странников подняли мешок и вбросили его внутрь, а потом обездвижили веревками, привязав те к железным кольцам на полу.

— Жаль, что не увидим процессии, — погрустнел Спалле.

— Нам нужно отвезти этого хряка в самую гнилую камеру, какая тут найдется, а потом мы пойдем за мясом и пивом. Это лучше процессии, особенно если иметь в виду эти трубы, — ответил Ульф.

В этот миг, словно в ответ ему, раздался мрачный звук, свалившийся на нас с небес. Он не был похож на звук рогов, разносящийся на восходе и закате с Красных Башен. Но казался таким же беспокоящим. Напоминал зов огромного морского зверя. Процессия уже была готова, повозки выезжали из ворот на улицу, но музыканты еще не поднимали серебряные горны к губам. Звук был слишком мощным, и казалось, что его издает сам город.

— Это раковина Ледяного Сада, — сказал Кокорыш.

— Время для тумана и спецэффектов Фьольсфинна, — произнес Ульф, раскуривая свою трубочку.

— Что такое «эфьектен»?.. — начал Спалле.

— Ох, ну, фокусы. Глянь на небо — сам увидишь, — Ночной Странник выпустил клуб дыма. — Сейчас должен появиться туман.

И тот появился. Не опустился на улицы, а перевалил через вершину горы, от Верхнего Замка и стен, охраняющих горы, и поплыл по крышам, распарываясь о башни и затмевая бледное весеннее солнышко.

— Интересно, получится ли у него… — сказал загадочно Ульф, задирая голову.

Сперва мы почувствовали стекающий холод, потом странные мурашки поползли по коже, ставя дыбом волоски на руках и загривке. Стоны раковины смолкли, зато на верхушках башен появились странные синеватые огоньки, вроде тех, что бывают на болотах. Отовсюду раздавалось странное жужжание, а потом со всех башен в небо ударили тонкие молнии, перескакивая с места на место, потрескивая и постреливая прямо в висящие над ними тучи. Я почувствовал суеверный ужас, хотя и слышал, как Ульф говорит, что все это фокусы Фьольсфинна: однако то, что происходило в небесах, было слишком странным и пугающим. Особенно учитывая, что скоро все молнии стали бить в одно место, формируя огромный голубовато-белый шар, в котором вдруг, будто из-под поверхности воды, показалось огромное женское лицо с короной ветвей над головой.