Майкл Мэннинг - Мордэкай

Остаток дня прошёл несчастно. В честь Пенни и Уолтэра устроили большой обед, и поскольку нам негде было его проводить, Королева предложила для этой цели свой дворец. Как только похороны закончились, важных персон перенесли туда через телепортационные круги. Хуже всего было то, что я должен был отправиться с ними. Когда королевские особы присутствуют на похоронах для твоей семьи, надо как-то это признать, даже если сам ты об этом их не просил. Я просидел длинный обед вместе с Ариадной и другими важными людьми, но больше всего мне хотелось сбежать, и спрятаться где-нибудь, где я мог бы горевать в покое, без зрителей.

Ариадна это понимала, и постаралась сделать участие моей семьи как можно короче и настолько безболезненным, насколько было возможно. Мои дети сбежали менее чем через час, и я сам откланялся полчаса спустя.

После этого я обнаружил, что шагаю один по длинному коридору, который вёл от центральной части дворца к парадным воротам, и я был рад своему одиночеству. Я понятия не имел, куда направлялся, и мне было всё равно. Если бы я собирался домой, то шёл бы к порталу Королевы, что вёл в мой дом.

— Мордэкай.

Это была Роуз. Я не разговаривал с ней с того самого дня в тронном зале, но не потому, что был зол — это уже прошло, — а просто потому, что мне было слишком больно. О смерти Пенни её и Королеву уведомил Грэм. Это было нашим первым уединённым моментом почти за неделю.

Я повернулся к ней, уперев в неё безжизненный взгляд:

— Что?

Она слегка нахмурилась от моего холодного ответа, но потом отбросила это прочь:

— Как ты? — спросила она.

— Нормально.

— Не надо так, Мордэкай. Ты не бросил меня, когда я потеряла Дориана. Я знаю, через что тебе приходится про…

Я вложил в свои слова столько искренности, сколько мог, прерывая её:

— Я это ценю, Роуз. Мне просто нужно время. И уединение. — Мне следовало её обнять, поблагодарить её, раскрыться — но не было этого во мне. Внутри я чувствовал себя мёртвым. Не дожидаясь ответа, я развернулся, и пошёл прочь.

— Мордэкай! — окликнула она, повысив голос. — Нам надо поговорить. Есть и другие вещи, которые мы не можем игнорировать.

Я обернулся:

— Например?

— Королева попросила моего длительного присутствия в столице, из-за недавнего нападения. Какое-то время я не смогу вернуться в Камерон, — проинформировала она меня.

Леди Роуз была более формально известна как Леди Хайтауэр. Её наследный долг как «Той Самой Хайтауэр» заключался в надзирании за королевской гвардией и защитой Албамарла. Учитывая недавнее нападение, вполне разумным был тот факт, что ей нужно было провести какое-то время в столице — но когда она сказал мне об этом, в её взгляде было что-то ещё.

Я просто кивнул, принимая её заявление.

— Учитывая внезапное вхождение Тириона в политику, я думаю, что моё присутствие здесь всё равно будет тебе полезнее, — продолжила она. — События развиваются, и нам нужно лучше понять его мотивацию.

«Нам?». Такое маленькое слово — и такое значение оно содержало. «Мы» означало маленькую группу друзей и родственников. За почти тридцать лет, что я знал Роуз, это «мы» сильно изменилось. Изначально это были я, Маркус, Пенни, Дориан и Роуз. Это были мы— наша маленькая фракция, вознамерившаяся спасти мир. Не будь я погружён в пучину горя и депрессии, я мог бы признаться себе, что теперь «мы» включали в себя гораздо больше людей, вроде Королевы, наших детей, и даже Сайхана и Чада.

Но затмившая моё сердце тень была отнюдь не такой великодушной. В тот момент я мог видеть лишь то, что «мы» планомерно сокращались. От изначальных «нас» остались лишь Мордэкай и Роуз. И Мордэкай отказывался играть дальше.

— Нам? — гневно сказал я. — Нет больше никаких нас. — Роуз вздрогнула, когда я это сказал — и я знал, почему именно, но в тот момент мне было как-то всё равно. Мне хотелось сделать кому-то больно. — Нас больше нет. Мы исчезли, когда умерла Пенни. Маркус умер, Дориана больше нет… нет больше никаких «нас». Смирись с этим. Живи дальше. Твой муж уже более десяти лет как умер.

Лицо Роуз побледнело в ответ на мои слова, и я бы сказал и больше, нанёс бы ей ещё более глубокую рану — но откуда-то изнутри голос в моей голове предостерёг: «Хватит, Морт! Не смей вымещать на ней свою боль!»

Её шок не продлился долго. Роуз подняла подбородок, и зыркнула на меня:

— Я понимаю, что у тебя горе, Мордэкай, но это не даёт тебе право говорить что вздумается.

Я уже начинал сожалеть о том, что окрысился на неё, но ещё не был готов сдать позиции:

— Ты права, как обычно. А теперь, с твоего позволения, я хотел бы побыть один.

В этот раз, когда я пошёл прочь, она не попыталась меня остановить.

Три дня спустя я сидел на краю леса, у самой кромки расчищенных полей вокруг остатков замка Камерон. Незнакомец мог бы подумать, что я наслаждался в тени, но на самом деле я уже больше ничем особо не наслаждался. На поле паслись овцы — часть моего соглашения с местными пастухами, помогавшими мне держать местность вокруг замка чистой. Я глядел, как они медленно щиплют траву, но на самом деле совсем их не видел.

— Так вот, где ты был последние несколько дней?

Это был Чад Грэйсон. Он тихо подкрадывался ко мне по лесу. Если бы не мой магический взор, я ни за что бы не узнал о его присутствии.

— Чего тебе?

— Я всё ждал последние три дня, что ты объявишься в Грязной Свинье, чтобы залить горе выпивкой. Мне и в голову не приходило, что ты можешь сидеть здесь и вожделеть овец. Тебе не кажется, что для этого как-то рановато? — отозвался он, проигнорировав мой вопрос.

— Никто тебя не просил меня искать.

— Нет, нельзя так с другом говорить, — проворчал Чад. — А я-то каждый вечер забивал тебе место в таверне. Ты вообще представляешь, как тяжело надираться каждый вечер, пытаясь утешить приятеля, которого нет рядом?

Я одарил его угрюмым взглядом:

— Ты же знаешь, я стараюсь не напиваться слишком сильно.

Чад осклабился, вытаскивая бутылку лучшего виски МакДэниела:

— А я думаю, что в такие моменты тебе как раз нужно распустить волосы, девочка.

Я отвернулся от него, скрывая лицо. Трудно было не ухмыльнуться перед лицом заразительного энтузиазма охотника, направленного на бутылку в его руках.

— Мне нельзя напиваться.

— Это почему?

— Ты знаешь, почему. Если я слишком напьюсь, то что-нибудь наверняка начнётся ломаться — здания, деревья, невинные люди, и всё такое, — ответил я.

Чад фыркнул:

— Нет тут никаких зданий, а деревья эти недобро на меня таращатся уже не первый год. Всё, что с ними случится, они заслужили.

— Люди — есть, — отозвался я. — Если только я не начал опять разговаривать сам с собой.