Майкл Мэннинг - Мордэкай

Но я не мог сказать, что дело было в паранойе. Для страха у неё были все основания. За последние несколько месяцев меня похитили, и двое её старших детей пропали, отправившись меня искать. И на всех нас пережитое оставило свои отметины. Наша дочь, Мойра, жила с раной, оставившей тьму в её душе, в то время как наш сын, Мэттью, потерял левую кисть.

Венчал всё это тот факт, что незадолго до этих события нашу младшую дочь похитили, а одну из самых близких служанок — убили.

Сами мы прошли в молодости через экстремальные события, но пока наши дети росли, мы сумели создать для них относительно безопасную и надёжную среду. Наш дом был тщательно оберегаемой тайной, находясь глубоко в Элентирских горах, и получить к нему доступ можно было лишь через зачарованный портал в Замке Камерон.

С тех пор, как похитили Айрин, эта безопасность стала сомнительной. Теперь много людей знали, где именно мы жили. Нет, я не мог винить жену за её тревогу. У неё были все основания для беспокойства.

— Да мало что, — ответил я, — помимо нескольких кружек эля. Пока что я не нашёл никаких следов АНСИС в деревнях поблизости от Хэйлэма.

— И как долго ты будешь продолжать поиски? — спросила она. — Мы уже многое сделали для Данбара. Ответственность за безопасность всех в мире людей не должна лежать на тебе.

— Больше этим заняться некому, — ответил я. — Судя по тому, что узнали Мэттью и Мойра, когда эти штуки кого-то захватывают, и никто не замечает, то к тому времени, когда доберутся до нас, будет уже слишком поздно. Вопрос не только в их безопасности, а в безопасности вообще всех.

Пенни вздохнула.

— Что?

— Всегда одно и то же, так ведь?

— Что — одно и то же?

Она махнула рукой:

— Сначала были шиггрэс, и Гододдин, и Тёмные Боги, а теперь — эти АНСИС. Когда это закончится?

— По крайней мере, на этот раз враг только один.

— Ага, конечно, — ответила она. — Даже ты в это не веришь. У нас больше врагов, чем когда-либо бывает у большинства наций. Большая часть дворянства Лосайона тайно нас презирает. Они ничего не сделали только потому, что боятся тебя до смерти. Даже Королева, твоя кузина, нам не доверяет.

— А вот это неправда, — сказал я ей. — Ариадна меня любит, и я уверен, что она тебе доверяет.

— Умно, Морт. Ты уклоняешься от правды с помощью фактов. Да, она тебя любит. Вообще, она видит тебя почти как брата, поскольку вы с Марком были так близки — но она тебе не доверяет. И может быть, она действительно доверяет мне, но лишь в том смысле, что согласно её надеждам я смогу удержать тебя под контролем.

— С этим я вполне могу мириться.

— Придётся, — сказала Пенни. — Вернёмся к нашей теме: поскольку ты не нашёл наших неуловимых врагов, что ты делал весь день в окрестностях Данбара?

Я улыбнулся:

— Ну, я был под личиной Тома жестянщика, поэтому я кое-что починил. Железный котелок отлично исправил. Думаю, он теперь лучше нового.

— А в обмен эта леди поделилась с тобой своим рагу? — спросила Пенни.

— Рагу было от другой леди, — сказал я. — И почему ты полагаешь, что это была женщина?

Пенни ухмыльнулась:

— Будь повар мужчиной, ты бы уже упомянул о нём. Она была симпатичной?

— У неё и половины твоей красоты не было, — мгновенно отозвался я.

Её глаза расширились:

— О! Значит, она была прекрасна!

— Ещё бы, если она была хотя бы вполовинутакой же прекрасной, как ты, то это само собой разумеется, — ответил я — К тому же, у неё нос был весь скошенный и кривой.

Интуиция у Пенни вновь оказалась слишком хороша:

— Ты посмел!

— А вот теперь ты делаешь поспешные выводы, — сказал я.

— Нет, не делаю, — настояла Пенни. — Вот, почему ты опоздал. Я знаю, что тебе нужно лишь пройти по деревне, чтобы увидеть, есть ли внутри кого-то из людей эти твари. Ты задержался, чтобы исправить той женщине нос.

Я позволил моим плечам поникнуть, признавая поражение:

— И я починил котелок. А ещё у неё была хромота.

Хмурилась она исключительно на мой счёт:

— Мы уже об этом говорили.

— Мне было её жалко. Она потеряла семью в Хэйлэме. Мы частично за это в ответе.

— Мы не приносили этих чудовищ в Хэйлэм. Мы от них избавились. Что бы ни случилось, они не могут взвалить вину за это на нас. Ты не можешь исправить всё, Морт. Почему ты так себя мучаешь? — сказала Пенни. Она взяла тарелку из моих рук, и потянула, поднимая меня на ноги. Затем она обняла меня. — Ты не виноват во всём этом. Никто из нас не виноват, но ты всё равно действуешь так, будто всё исправлять — твоя работа.

— Я это знаю, — раздражённо сказал я. Её волосы приятно пахли, поэтому я положил голову ей на плечо.

— Что случится, если кто-то выяснит, что ты тайком ходил и лечил людей? — спросила Пенни.

— Это не преступление, — возразил я. — Некоторые скажут, что это — хороший поступок.

— Да, это хорошо, но суть не в этом. Люди знают, что ты волшебник, и люди в Уошбруке знают, что ты можешь лечить некоторые вещи. Благодаря одной только этой малости к нам постоянно идут люди, ищущие твоей помощи. Если они узнают, сколь многое ты можешь, то нам покоя не будет. Сейчас дело лишь в переломах и мелких ранах, но если люди узнают, что ты можешь исправлять скошенные носы, или выпрямлять хромую ногу… видишь же, к чему это приведёт. Видишь же? Люди потянутся отовсюду, желая излечиться от самых разных болезней и недомоганий.

— Есть много такого, что я не могу исправить, — поправил я её.

— Но они-то этого знать не будут, — возразила Пенни. — А когда ты скажешь им об этом, то будут винить тебя за то, что ты отказываешься пользоваться своим даром. Тебя и так уже винят слишком за многое из того, в чём ты был не виноват. Не позволяй им возлагать тебе на плечи ещё и эту ношу.

Я кивнул:

— Твои слова очень разумны. Вот поэтому-то я и постоянно ношу личину.

Она прикусила меня за ухо:

— Дурость бессмертна.

— Ну вот, теперь ты используешь мои слова же против меня.

— Разве я не права? — с улыбкой сказала она. Затем отстранилась. — Идём спать. Поздно уже.

Я последовал за ней, на ходу крепко сжав её пятую точку.

— И думать забудь, — сказала она мне. — Я сегодня не в настроении.

— Чёрт.

Как обычно, на следующее утро мир начал медленно вторгаться в мою жизнь, но мне было тепло, а кровать была мягкой, поэтому я проигнорировал мир. Утренняя пора была одновременно моим самым любимым и самым ненавистным временем суток.

Полагаю, что это зависит от обстоятельств каждого конкретного утра, но одно было наверняка: утро было либо хорошим, либо плохим. В хорошее утро я медленно просыпался, обычно — с Пенни под боком. Такое утро было мягким и пушистым, полным благодарности за тёплую кровать, и без каких-либо требующих внимания дел. Такое утро было наполнено запахом волос моей чудесной жены, теплом её спины рядом со мной, и, если мне очень везло, дерзкими постельными играми перед тем, как мы представали перед остальным миром.