Майкл Мэннинг - Род Иллэниэл

Люди собрались вокруг меня, и я вспомнил речь Дориана, и словосочетание, которое возможно убило больше людей, чем слова «не должно».

— Пришло время! Покажем этим шлюхиным детям, из чего сделаны люди Лосайона! — закричал я. — За Лосайон!

— За Лосайон! — отозвались они.

— За Камерон! — заорал я.

Клич снова вернулся, и я почувствовал, как их сердце забились в одном ритме с моим. Я раскрыл рот, и заорал со всей мочи:

— В атаку! — крикнул я. Мы побежали вперёд как один огромный зверь, поглощая расстояние между нами и врагом.

Тут один из вражеских капитанов попытался сплотить их. Приподнявшись на стременах, он попытался организовать их для принятия нашей атаки. «Лэет Бэрэк!» — крикнул я на бегу, и над его головой вспыхнул свет. Послышался мощный грохот, и его лошадь встала на дыбы, скинув его на землю. Те, что были к нему ближе всего, оказались ослеплены, и стали бегать в замешательстве. Секунды спустя остальные полностью лишились боевого духа, и армия Гододдина бросилась бежать.

С этого момента наша атака превратилась в долгую погоню. Ни мы, ни преследуемые, не могли долго бежать, и вскоре мы преследовали их шагом. Некоторые из них спотыкались и падали, и мы быстро добивали пойманных врагов. Те из защитников, у кого отказывали ноги, просто останавливались и отдыхали, или падали прямо там, где стояли. Прошли часы, и мы последовали за ними до дороги через долину, прежде чем остановиться. Я наблюдал за тем, как потрёпанные остатки некогда великой армии Гододдина воссоединились со вставшими здесь лагерем раненными.

Меня пронзила острая боль вины, когда я вытащил последний мешок со стекляшками. Мы победили, но я обязан был в этом увериться. Мы будем не в состоянии снова сражаться, если оставленные нами люди каким-то образом завтра соберутся в атаку. Заскрипев зубами, я отбросил своё сострадание прочь, во мне почти не осталось места для милосердия. Одно слово и резкое сосредоточение моей воли смяли мешок у меня в руке.

Земля подпрыгнула у нас под ногами, заставив людей упасть на колени. Позже я узнаю, что сотрясение почувствовали даже в столице, Албамарле. В том конце долины, где мой отец построил свою дамбу, поднялся огромный столб огня и перегретого пара. Камни и огромные куски льда разлетелись на мили вокруг. Один из них даже приземлился во дворе замка Ланкастера, раздавив оставленную там телегу. Несколько секунд спустя нас настиг звук, на этом расстоянии звучавший как приглушённый рёв.

Прошли минуты, прежде чем прибыла вода — сметающий всё на своём пути водяной поток, смывший врага и раненных из их наскоро разбитого лагеря. Люди закричали от страха, когда вода обрушилась на них, и многие погибли, когда их разбило о камни и деревья. Остальные захлебнулись прежде, чем вода пошла на убыль. Час спустя остались лишь беспорядочно раскиданные вокруг обломки всякой всячины. Мёртвые тела людей и лошадей были разбросаны от центра долины до её западного конца.

Это был день величайшей резни, известной человечеству, и я был её главным зодчим.

Со дня нашей победы прошёл месяц, а тела всё ещё продолжали находить. Их было так много, что большую их часть оставили лежать как есть. У нас было недостаточно людей, чтобы собирать такое количество тел, не говоря уже о погребении или сожжении. В конце концов мы пришли к тому, чтобы убрать тех, кто был ближе всего к Уошбруку, навалив их вместе, чтобы сжечь. От дыма остался запах, который потом не выветривался ещё несколько дней, и я уверен, что никто из нас никогда не забудет эту пагубную вонь.

Несмотря на большое число сожжённых нами тел, и тех, что были найдены разбросанными по долине, я был весьма уверен, что немалое их число так и не нашли. Что хуже, хотя у нас отсутствовал сколько-нибудь точный счёт, было похоже, что большое число тел пропало. Я надеялся, что их всех смыло до самых Трясин Фо́рмби, но у меня было на этот счёт нехорошее предчувствие. К тому же, некоторые из моих поздних патрулей докладывали о том, что видели двигавшихся в ночи людей. Из-за этого мы продолжили возвращать всех ночью за стены… может, война и закончилась, но у нас по-прежнему было много причин бояться. Ремонт частокола и приготовление более крупной постоянной стены вокруг Уошбрука возглавляли список моих приоритетных задач.

Дориана нашли, живым и невредимым, во дворе замка. Волна от взрыва вокруг Замка Камерон бросила его на камень, и он потерял сознание. Он был очень недоволен тем, что пропустил последнюю атаку.

Маркуса нашли среди погибших защитников стены — он был тяжело ранен, но оставался в сознании. Его ногу пробил меч, а из плеча торчала стрела. Позже я исцелил его раны, но с тех пор он жаловался на боль в ноге. Я был уверен, что сработал на славу, поэтому начал подозревать, что он жаловался лишь для того, чтобы меня позлить. Его характер изменился после того, как его богиня нас предала. Он стал темнее, менее склонным к смеху, и на него порой накатывало тихое настроение. Я беспокоился, что он может никогда полностью не восстановиться.

На защите пролома в стене полегло более трёхсот наших людей. Людей из Ланкастера и Уошбрука, и людей, которые лишь недавно стали называть мои земли домом, но их семьи выжили. Со временем мы снова будем расти и процветать.

Сайхана посадили в камеру в Ланкастере, поскольку мне по-прежнему негде было держать пленников в Замке Камерон. Его состояние было тёмным напоминанием тем из нас, кто стал уважать его и на него полагаться. Я всё ещё надеялся, что его можно будет выпустить, но пока мы не могли уделить ему время. Я планировал в конце концов предложить ему место среди нас, или вернуться в Албамарл, в зависимости от его решения.

От короля не пришло никаких сообщений, но его разведчиков заметили рядом с Ланкастером, поэтому я подозревал, что он был осведомлён об исходе нашей битвы. Я не знал точно, что нас ждало в его отношении, но я был уверен, что ничего приятного в этом не будет.

Когда мы с Пенни снова посетили Ланкастер, стоял тёплый день середины весны. Джеймс и Дженевив встретили нас в парадном зале. Отбросив формальности, я обнял их обоих.

— Уверен, вы помните Пенелопу, — сказал я формальным тоном. — Пожалуйста, позвольте мне представить её снова, теперь — как мою жену, и Графиню ди'Камерон. Пенелопа Иллэниэл, представляю тебе их светлости, Герцога и Герцогиню Ланкастера, — отвесил я формальный поклон, и протянул её руку, чтобы Джеймс мог её взять.

Джеймс засмеялся, поскольку они ещё с прошлого месяца знали о нашей свадьбе.

— Мордэкай, я надеюсь, что ты знаешь, как обращаться с леди, — сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать предложенную руку Пенни.