Майкл Мэннинг - Окончанельное искупление

Внезапная вспышка света ошарашила её, и ей потребовалось какое-то время, прежде чем она осознала, что увиденный ею свет был не физическим, а магическим. Мощное свечение указывало на присутствие ещё одного волшебника, но сперва она не могла понять, кто именно был источником. «Мэттью! Стресс высвободил его дар».

Миг она смотрела на него, дивясь: «Он сильный… как и его сестра. Нет», — поправилась она, — «как и его отец».

— Дай мне помочь, Мойра, — сказал Мэттью сестре, беря её за руку. На миг они посмотрели друг другу в глаза, прежде чем снова перевести взгляды на каменную дверь, и земля затряслась. Пол под самой дверью начал трескаться и ломаться под действием оказываемого ими магического давления, и на долгую минуту их сила дала остальным надежду.

Однако надежда была ложной. Хотя Мойра Сэнтир больше не обладала своей силой, она всё ещё сохраняла магический взор, и с его помощью она легко могла оценить вес воротного камня, а также стоявшую за ним силу. Дверь было не остановить. Они могли надеяться лишь на то, чтобы уничтожить её, либо найти какой-то способ вырвать её из пазов, но времени было мало. Из ушей её дочери начала сочиться кровь, и Мойра была уверена, что Мэттью уже также превысил свой предел. В конце концов у неё не осталось выбора.

— Это невозможно! Ворота питаются от Бог-Камня. Если они не отступятся, то умрут! Тебе нужно заставить их остановиться! — крикнула она, обращаясь к Пенни.

Иган услышал её слова, и кивнул Графине:

— Она права. Бери Грэма, я заберу Леди Роуз.

Пенни без промедления оставила своё место, и оттащила мальчика от его отца. Грэм ругался и кусался в ответ. У неё было мало времени, поэтому она, передав его Стефану Малверну, обратилась к двум своим старшим детям:

— Вы должны прекратить. Она слишком тяжёлая. Если перенапряжётесь, откат может убить вас.

Глаза у Мэттью и Мойры затуманились, и смотрели они прямо сквозь неё. Их сосредоточенность была идеальной и нерушимой. Пенни видела такое выражение несколько раз на лице Мордэкая, обычно прямо перед тем, как с ним случалось что-то ужасное. «После битвы в Замке Ланкастер он спал дни напролёт. Им может повезти меньше».

Позади неё Роуз умоляла Сэра Игана позволить ей остаться, но не могла противиться его мощным рукам:

— Пожалуйста! Дай мне остаться. Так же нельзя. Мы можем её остановить. Пожалуйста!! — сыпала она рыдающими словами, полными слёз и отчаяния. Она полностью позабыла о достоинстве. Осталась лишь лишившаяся надежды женщина, которую ждало пустое и одинокое будущее.

— Роуз… не надо, — проскрежетал Дориан. Выдернув руку из двери, он попытался оттолкнуть Роуз, не порезав при этом её росшим из руки клинком. Его тело стало оружием, неподходящим для нежных жестов. — Не… дай… Грэму… быть… как… я, — выдавил он. Трещины в его теле стали расширяться, и дверь снова поползла вниз.

Его обезумевшая жена совсем расклеилась, и её голос превратился в непрерывный поток горестных возгласов «Я люблю тебя», смешанных с протестующими криками, пока наконец их не стало невозможно отличить друг от друга.

— Я… любл… — начал Дориан, но его слова внезапно оборвались, когда его массивная грудь раскололась на части, и каменные ворота неумолимо соскользнули вниз, раздробив то, что оставалось в них на пути, на мелкие части, и разбросав более крупные осколки в стороны.

Магия близнецов схлопнулась, и они без чувств попадали на землю. Кровь у них стала течь теперь и из носа.

Дориан Торнбер умер.

Будь во вселенной хоть какая-то истинная справедливость, их накрыла бы безмолвная тьма, чтобы скрыть их горе, и оказать почтение погибшему рыцарю. Однако мир был жесток — туннель, в котором они стояли, был хорошо освещён теми же самыми зачарованными светильниками, которые Мордэкай расставил по всей Мировой Дороге. Теперь они стояли с ланкастерской стороны ворот, в маленькой крепости, построенной менее чем в миле от самого замка Ланкастер.

Свет, так манивший их прежде, сейчас казался резким и жестоким. Все кроме близнецов стояли, ошарашенные и переполненные эмоциями. Роуз Торнбер пришла в движение первой, невнятно ругнувшись и оттолкнув от себя Сэра Игана. За этим она выдала более внятное предупреждение:

— Ещё раз схватишь меня так, и ты — покойник! — сказала она. Её гнев был столь велик, что она подчеркнула свою презрительную угрозу, плюнув в его сторону.

Никто ничего не сказал, и не пытался утешить её, хотя Иган попробовал извиниться:

— Прошу прощения. Другого выхода не было.

Мойра Сэнтир и Пенни осматривали близнецов, на их лицах явно читался страх… две матери, разделявшие одно и то же беспокойство.

Никем не видимый и оставшийся без присмотра, Грэм Торнбер рылся в каменном крошеве на земле. Среди расколотых плит мостовой лежали сверкающие осколки бритвенно-острых кристаллов, останки его отца. Его взгляд затуманился от слёз, но карминный отсвет привлёк его внимание, и, протянув руку, Грэм нашёл искомое. Трясущимися пальцами он робко поднял гигантский, похожий на рубин камень, бывший сердцем Дориана. Он спрятал находку в свой мешочек, пока никто не заметил.

Шаги по гравию сказали Грэму, что к нему приблизилась его мать, и, развернувшись, он принял её объятия. Элиз Торнбер присоединилась к ним секундой позже, и они плакали вместе — жена, мать, сын, и даже маленькая дочь, хотя пройдёт много лет, прежде чем Карисса сможет полностью понять свою потерю.

Рассвет был медленным и обыкновенным — неторопливое освещение горизонта, почти лишённое цветной пигментации, которая так нравится поэтам и влюблённым. С момента моего последнего отбытия прошло три дня, и я прибыл в предрассветные часы.

Если Карэнт следовал моим инструкциям, то он должен появится с минуты на минуту.

Я терпеливо ждал, навострив свои чувства. В частности, я пытался уловить появление нескольких могущественных существ. Прошло почти полчаса после появления над горизонтом солнца, прежде чем я был вознаграждён их прибытием.

Когда я почувствовал их, на моё лицо наползла улыбка. Я насытился за несколько часов до этого, и мои эмоции были полностью в рабочем состоянии, поэтому чувство удовлетворённости было приятным. Они пытались скрыть своё присутствие, приглушая яркость своего эйсара. Ни один из них не обладал таким даром, какой был у Прэйсианов, поэтому самое большее, на что они были способны — это притушить себя до почти человеческого уровня.

Это могло бы одурачить ничего не подозревающего волшебника, менее чувствительного, или менее искусного. Я не принадлежал ни к одной из этих категорий, да и вообще, я их ждал.

Я тихо сидел на длинной деревянной скамье в одном из королевских садов дворца. В столице не было волшебников, и хотя у Трэмонта имелось некое число «бого-семян», как я называл их про себя, ни один из них не был достаточно близко, чтобы меня заметить. Спуститься по воздуху, чтобы встретиться в саду дворца, казалось подобающим способом начать план по избавлению от узурпатора.