Майкл Мэннинг - Вознесение гор

Даниэл уже не в первый раз осознал, что совершенно недооценил Катрин Сэйер. Она не только раскрыла значительную часть его преступлений, но и каким-то ненормальным образом уже простила ему их, по крайней мере частично.

Она явно была не в себе.

— Единственное, чего я не понимаю, — продолжила она, — это то, почему некоторые из них это делали. Мне казалось, что некоторые из них были из числа хороших людей, а не тех, кто пошёл бы на такого рода риск.

— Я был очень убедителен, — просто сказал он.

— Ты имеешь ввиду свою новую силу? — спросила она. — Так ты действительно считаешь себя каким-то любовным демоном?

Он кивнул.

— Когда это случилось впервые? — спросила она.

Подождав пару минут, она снова подтолкнула его:

— С тем же успехом можешь просто рассказать. Я и так уже многое знаю. Говори!

— Когда я впервые был с женщиной? — осторожно спросил он.

Она кивнула:

— Когда ты впервые использовал свой дар, чтобы кого-то совратить.

То были два разных вопроса, но он не собирался говорить о её матери.

— Думаю, это было через месяц или два после танцев.

— Кто это был?

— Элис Хэйс. В тот раз это случилось как бы случайно.

Она ахнула:

— Про неё никто не знал.

— Никто?

Он начинал гадать, откуда она брала свою информацию.

— Многие женщины в городе начали говорить о тебе. Кто-то признался, а о других пошли слухи, будто они были с тобой. Говорят, что ты их околдовал, — объяснила она.

Теперь он встревожился ещё больше:

— А их мужья знают?

Она покачала головой:

— Нет, хотя некоторые могут подозревать. Пока что леди Колна держали эти слухи в своём кругу. Если бы это случилось только с одной или двумя, то они, возможно, позволили бы слухам разойтись, но мне кажется, что ты поставил под угрозу столь многих из них, что они все боятся кому-то рассказывать.

Он снова попытался отстраниться от неё, но она отказывалась отпускать.

— Почему ты продолжаешь держаться за меня? — спросил он, снова расслабляясь. — Любая разумная девушка уже побежала бы с криками прочь.

— Это что, действительно лучшее извинение, какое ты смог придумать?

Тут в нём зажглась искра гнева:

— А с чего бы мне извиняться?

— Потому что из всех известных тебе женщин любил ты только меня, и я — единственная, кто любит тебя. Если тебе и просить прощения у кого-то, то прежде чем думать обо всех остальных, тебе следует попросить прощения у меня, — прямо заявила она. Пока она говорила, её глаза покраснели.

— Ты помнишь, что я сказал тебе на танцах?

— Ты лгал, Даниэл Тэнник. Я знакома с тобой достаточно долго, чтобы знать, когда ты говоришь правду, а когда — лжёшь, и это было самой первой и самой худшей ложью, какую ты когда-либо мне сказал, — горько ответила она.

От боли в её взгляде ему поплохело, и благодаря своему дару он видел боль ещё и в её ауре. Она сгорала в буре эмоций, хотя внешне продолжала выглядеть относительно спокойной. Гнев, ревность и смятение боролись друг с другом за обладание её сердцем, но под и над всеми ими была любовь, неизменная преданность, не дававшая им власти над девушкой. Любовь стояла внутри неё подобно крепости, отказываясь сдвигаться с места перед лицом всего, что билось об её сердце. Воды поверхности вспенивались от ветра, но неподвижные глубины её любви под ними оставались непотревоженными.

Перед лицом всего этого он воистину ощутил себя ничтожным:

— Мне так жаль, Кэйт. Исправить это мне уже не удастся, но я никогда не хотел причинить тебе боль.

Её опухшие веки всё ещё сдерживали слёзы, но она была готова вот-вот расплакаться:

— Это — начало, но сперва ты должен сказать мне правду.

— Я не могу, — сказал он, сперва думая, что она имела ввиду правду о том, с чего всё началось.

— Скажи! — яростно выпалила она, а затем стала повторять эти слова, стуча по его груди: — Скажи!

Он наконец понял:

— Я люблю тебя, Катрин Сэйер.

Он начал было целовать её, но она оттолкнула его:

— А теперь скажи мне, почему.

— Что почему? — спросил он, думая, что она, возможно, имела ввиду причины, по которым он любил её.

— Почему ты это сделал? — хрипло сказала она. — Что вообще могло стать всему этому причиной? Почему ты стал спать с каждой женщиной, до которой мог дотянуться, когда любил меня? Почему я — единственная, с кем ты не мог быть? Тебя только я люблю, но ты изо всех сил старался соблазнить каждую хоть немного привлекательную женщину… кроме меня.

Его изначальное преступление лежало в его сердце подобно камню, и он знал, что там оно и останется, пусть и задушит его до смерти своим ядом:

— Нет, — ответил он. Но даже говоря это, он ощутил что-то иное, какое-то беспокойство в подсознании.

— «Нет» — значит не скажешь? — спросила она. — Или «нет» — значит не соблазнишь меня?

Он сел, оттолкнув её в сторону. Теперь он распознал источник того, что его беспокоило. Сфокусировав своё внимание, он ясно увидел всадника.

— Приближается надзиратель, — проинформировал он её.

— Надзиратель? Почему? Почему здесь? Почему сейчас? — Она была фрустрирована и зла из-за того, что нечто вмешалось именно сейчас, когда она наконец начала получать от него ответы.

— Тут гадать нечего, — сказал он ей. — Я уже довольно долго скрывал от него своё присутствие.

— Тогда как он тебя нашёл? Ронни? — спросила она.

Даниэл кивнул, разглаживая свою куртку, и направляясь к двери. Кэйт поймала его прежде, чем он до неё дошёл:

— Мы можем сбежать, Даниэл, вместе, ты и я.

— Для этого уже слишком поздно, Кэйт, — печально сказал он. — Уже во время Праздника Урожая было слишком поздно, иначе бы я никогда не сделал то, что я сделал. — Уставившись в стену, он добавил: — Он уже почти здесь.

— Что мы будем делать? — сказала она, и в её голое слышались одновременно страх и отвага.

— Мыничего делать не будем. Не было никаких «мы». Тыостанешься здесь, и будешь присматривать за Сэтом. Я встречу его снаружи, — сказал Даниэл.

Она зыркнула на него с отчаянием во взгляде:

— Это глупо. Ты же понимаешь, что он сделает! Верно?

— То, что он должен сделать, — ответил он, отталкивая её, и резко захлопывая дверь, пока она приходила в себя. — Исключит порочного из рядов добропорядочных.

Не будучи уверенным, как именно он это сделал, Даниэл использовал свою силу, чтобы призвать кожаный ремешок, который он видел лежавшим на столе в передней комнате. Крепко удерживая щеколду, он использовал кожаную полоску, чтобы закрепить её на месте. Долго этот ремешок не продержится, особенно учитывая наспех завязанный им узел, но Даниэл подумал, что этого хватит.

«Не хочу, чтобы она это видела».

Дверной косяк и даже стена тряслись, когда Кэйт стала биться телом о деревянную преграду.