Майкл Мэннинг - Вознесение гор

Большая его часть вышла обратно через её нос. Попытавшись снова, он зажал ей нос, и стал выдыхать, пока её грудь не расширилась. Он чувствовал, что её сердце всё ещё слабо билось, и после второго выдоха она закашлялась. Она начала тяжело дышать, и минуту спустя её глаза с трепетом раскрылись.

— Даниэл?

Он поцеловал её:

— Это я.

— Где надзиратель? — спросила она.

— Вон там, он без сознания. По-моему, он перенапрягся, или что-то вроде того. Когда я вырвался на свободу, он потерял сознание, — сказал он ей.

Кэйт приподнялась, опираясь на локоть:

— Он всё ещё жив?

— Его сердце всё ещё бьётся.

На нетвёрдых ногах она подошла к надзирателю, и наклонилась. Она всё ещё неуверенно сохраняла равновесие, и едва не упала, поэтому вместо этого встала на колени. Кэйт подняла камень, который недавно бросала в надзирателя.

Даниэл был рядом, стоя у неё над душой, пытаясь её защитить:

— Что ты делаешь?

Катрин Сэйер резко обрушила камень, ударив им надзирателя в висок. Удар пришёлся по касательной, но вспорол кожу, и кровь свободно потекла из раны. Она снова подняла камень.

— Остановись, Кэйт! — закричал он, поймав её запястье прежде, чем она смогла повторить свою кровавую атаку.

Она подняла на него взгляд, её щёки были испачканы грязью и слезами:

— Он должен умереть, Даниэл. Он убьёт тебя, если очнётся. — Несмотря на её внешность, голос её был спокойным и невозмутимым.

— Нет, Кэйт, — сказал он, потянув её назад, почти таща её за руку. — Ты не можешь этого сделать.

— Я не позволю ему убить тебя.

Он немного пораздумал над её словами. После того, как она напала на надзирателя, тот и ей тоже угрожал. Он чуть не задушил её. Если он очнётся, то вряд ли позволит ей уйти безнаказанной.

— Я это сделаю, — сказал ей Даниэл. — Если кому-то из нас и придётся совершать убийство, то это должен быть я.

— Это не убийство, это — здравый смысл, — сказала Кэйт. — В противном случае он убьёт тебя.

— Я и должен умереть, — сказал Даниэл. — Тебе надо было позволить ему сделать своё дело. Теперь он и тебя преследовать будет.

— Да мне всё равно, — зло ответила она. — Если убивать тебя — божий промысел, значит именно боги неправы.

Даниэл уставился на неё, широко раскрыв глаза. «Она спятила, и если я ничего не сделаю, то и она тоже поплатится своей жизнью».

Он забрал камень у неё из руки, но потом передумал. Вместо этого он поднял странный клинок надзирателя. Тот ощущался в руке лёгким как деревянная дубинка, но Даниэл видел на клинке опасную кромку. Окружавшая её энергия исчезла, испарившись в момент, когда надзиратель потерял сознание. Однако меч всё ещё выглядел острым.

Заскрипев зубами, он нанёс по мужчине удар, целясь в шею.

Вместо неё он попал в челюсть, раскроив плоть у него на щеке, оголив кость. Кровь была повсюду.

Ужаснувшись, он сменил хватку на оружии, планируя вогнать его в грудь мужчины.

— Не надо, — сказала Кэйт. — Испортишь броню.

От спокойной рассудительности в её голосе Даниэл похолодел, и обернулся, уставившись на неё.

Она пожала плечами, нисколько не оправдываясь.

Послушав её совета, Даниэл снова сменил хватку, решив перерезать мужчине горло, не пытаясь срубить ему голову. Он достаточно часто помогал резать ягнят, чтобы знать, что лёгкие обезглавливания из рассказов были чистой воды выдумкой. Когда он начал резать, Кэйт схватила надзирателя за ноги, потянув, чтобы поменять положение его тела, дабы его голова оказалась ниже его груди.

— Чтобы кровь вытекла, — сказала она, объясняя свои действия.

«Я бы ни за что и не догадался, что она — одержимая убийством маньячка», — подумал Даниэл. Он начал видеть любовь своей жизни в новом свете.

Крепко надавив, он разрезал кожу на горле надзирателя, и, немного поработав, перерезал ему ещё и яремную вену. Кровь дико забила на землю, и Даниэл почувствовал, что ему поплохело. Испытывая тошноту, он сложился пополам, и начал блевать.

Кэйт держала его за плечо, не давая упасть, похлопывая его по спине второй ладонью:

— Тебе следовало позволить мне это сделать, Даниэл. Ты для этого слишком нежный.

Сплюнув, чтобы прочистить рот, он покосился на неё:

— Когда это ты стала так чёрство относиться к убийству?

— А кто по-твоему занимается здесь большей частью готовки? — сказала она ему. — Поубивай достаточно цыплят, и через некоторое время это становится легко.

Даниэл посмотрел на труп:

— Это, — твёрдо сказал он, — нецыплёнок.

— Как и Блю, — несколько резковато ответила она, но затем её лицо смягчилось: — Прости, это было подло, но ты понял, о чём я.

— Нет, вообще не понял.

— Ты плачешь над потерянным ягнёнком, или цыплёнком, или над умирающим человеком, но разницы нет никакой. Никто из них не хочет умирать. Разница лишь в любви и необходимости. Я убиваю цыплят, чтобы есть, потому что приходится. Я научилась не плакать из-за этого. Я плакала из-за Блю, потому что любила его, а не потому, что собака каким-то образом лучше цыплёнка.

Она указала на тело надзирателя:

— Этого человека я вообщене любила, и мы убили его из необходимости. Я стану плакать по нему не более, чем по цыплёнку.

Даниэл молчал с задумчивым выражением на лице.

— О чём думаешь? — спросила она.

— Что я, возможно, перестану есть мясо, — ответил он.

Она обняла его:

— Вот, что я в тебе люблю, хотя это и делает тебя глупцом. — Она начала целовать его в щёку, но затем заметила сбегающую по его шее кровь. Теперь та попала ей на платье, и он увидел, что ворот его рубашки тоже ею пропитывался. — Ох! У тебя кровь, Даниэл!

Адреналин и шок не позволили ему этого заметить, но теперь он ощутил пульсирующую боль в правом ухе — поправка, в том месте, где когда-то было его правое ухо. Он пощупал это место пальцами, найдя лишь нижнюю часть уха и мочки. Его пальцы стали липкими.

Кэйт осторожно осмотрела ухо, прежде чем подвести его к умывальнику за домом. Она промыла его рану небольшим количеством чистой воды, а затем вошла в дом. Она вернулась с чистой тряпицей, и порезала её на полоски кухонным ножом, чтобы перевязать его рану.

— Когда заживёт, ты будешь забавно выглядеть, — сказала она ему.

— Я, наверное, не проживу настолько долго, — сделал наблюдение он.

— Не падай духом.

— Как ты можешь быть в таком приподнятом настроении? — спросил Даниэл. — Едва час назад тебя чуть было не изнасиловали. Сэт сильно ранен, Блю мёртв, а мы только что убили надзирателя… надзирателя. Этот человек был слугой богов!

— А что насчёт Ронни? — спросила она.

— Об этом я особо не жалею.

— Два часа назад моя жизнь была до невозможности тёмной, — сказала она ему. — Мужчина, которого я любила, отказывался со мной говорить, и вообще, похоже, прилагал все усилия к тому, чтобы причинить мне боль всеми вообразимыми способами. Моя мать постыдно скрывалась со своим внебрачным ребёнком, а меня пришёл утешить друг, за которого, как я боялась, я буду однажды вынуждена выйти замуж.