Майкл Мэннинг - Проклятье предателя

Тириона пронзил холодный шок, когда он осознал свою ошибку:

— Лираллианта затрагивала эту тему на прошлой неделе, но до сегодняшнего для я не понимал её интереса.

— Наверное, она и сама впервые услышала о подобном, хотя догадываюсь, что кому-то пришлось дать ей информацию, которую она хотела узнать, — снисходительно сказал Тиллмэйриас.

— Быть может, Байовар, — с облегчением согласился Тирион.

— Это кажется весьма вероятным, — сказал Прэйсиан. — Давай-ка поговорим о чём-то другом. Уверен, ты гадал, был ли у меня какой-то скрытый мотив позвать тебя, помимо хлеба, конечно же.

— Это приходило мне в голову, — ответил Тирион, обрадовавшись смене темы.

— Вообще-то, хлеб был основной причиной встречи, — рассмеялся Тиллмэйриас, — но мне любопытна активность, которую ты развил вокруг своего нового дома.

— Ты что, шпионил за нами?

— Не больше обычного, — таинственно сказал хранитель знаний. Он уставился на Тириона, ожидая, пока неудобная пауза в разговоре не затянулась, после чего вздохнул: — Это была шутка.

— О, — сумел выдать Тирион, не в силах найти слова.

— Вижу, над юмором мне ещё следует поработать, — ответил Тиллмэйриас, беря со стола ломтик фрукта, и откусывая. — Но если честно, только об этом все и говорят. Даже люди в Эллентрэа шепчутся между собой, судя по тому, что до меня дошло. Что ты там, с твоего позволения, делаешь?

— Строю новое поселение, — просто сказал Тирион. — Нам ещё много предстоит сделать, прежде чем мы сможем управиться со всеми людьми в рабских лагерях.

— Некоторые из строений выглядят весьма специализированными. Думаешь, освобождённые люди из Эллентрэа так легко станут торговцами и ремесленниками?

— Путь будет долог.

— Так ты поэтому ищешь совета столь многих людей из диких городов? Прости, мне следовало сказать «человеческих городов».

— Конечно, — ответил Тирион. — Я надеюсь убедить многих тамошних людей тоже переселиться. Нам понадобится их помощь, если мы хотим привести к цивилизации тех, кто вырос в загонах.

— Ты взял на себя воистину гигантскую задачу, — прокомментировал Тиллмэйриас. — Я восхищаюсь тобой, хотя и волнуюсь о безопасности горожан. Ты хорошо знаком с тем, насколько опасны люди из лагерей.

— И как именно они такими стали, — добавил Тирион, позволяя своему раздражению отразиться на своём лице. — Я не сомневаюсь, что на это уйдёт не одно поколение. — «Конечно, рабы не выживут несколько поколений, хотя я уверен, что у тебя нет никаких проблем с тем, чтобы позволить мне думать иначе».

Его бывший инструктор встал, и отошёл от стола. Что-то в языке его тела говорило о тревоге, или, быть может, волнении.

— Кстати говоря, Тирион, тебе следует кое-что знать.

Тирион наблюдал за ним, внезапно снедаемый любопытством:

— О?

— Мне не следует тебе этого говорить. Мои Старейшины объявили, что эту информацию не следует распространять, но моя совесть не позволит мне смолчать, — сказал Тиллмэйриас, прежде чем остановиться у противоположного конца стола, оперевшись на него обеими ладонями. — Вам не следует скрещиваться с теми, кто родом из рабских лагерей.

— Почему нет?

— Они — тупик, в генетическом смысле, — сказал хранитель знаний. — Любые дети, которые появятся у вас с ними на свет, не проживут более одного или двух поколений. Если твои люди, в особенности — женщины, будут тратить энергию и ресурсы на взращивание их детей, то это серьёзным образом истощит вашу популяцию. Человечество даже может вымереть.

Тириона удивила его честность — настолько удивила, что он на миг даже забыл о своём гневе. Также встав, он уставился на Ши'Хар:

— Если это так, то почему ты мне это говоришь?

Поза Тиллмэйриаса была напряжённой от едва сдерживаемых эмоций:

— Потому что я верю в наш договор, не только как хитрый манёвр с целью заполучить преимущество — я в верю в его дух. То, что мы сделали в прошлом, было неправильным. Искупить это я не могу, но я также не могу сидеть сложа руки, и наблюдать за тем, как твой народ уничтожается из-за моего бездействия, хотя моих старейшин это вполне устраивает.

— Проясни для меня кое-что. Ты хочешь сказать, что твои старейшины желают вымирания для моего вида?

Хранитель знаний покачал головой:

— Нет, они не настолько злонамеренные, но они не будут оплакивать вашу гибель. Она может даже принести им облегчение — легко забыть вину, если жертвы несправедливости более не существуют.

— Разве тебя не накажут, если они выяснят, что ты мне это сказал? — спросил Тирион, шокированный явной пылкостью обычно невозмутимого Ши'Хар.

— Они никак не смогут догадаться, откуда именно ты это узнал, — сказал Тиллмэйриас, — но даже в противном случае я всё равно сказал бы тебе. Некоторые вещи слишком важны, чтобы их игнорировать.

Тирион силился совладать со своими эмоциями. Столкнувшись с такой подлинной заботой со стороны того, кого считал своим смертельным врагом, он не знал, как реагировать. Тирион повернулся к двери:

— Понятно. Мне нужно вернуться домой.

Тиллмэйриас шагнул ближе:

— Подожди, Тирион. Я знаю, ты не можешь меня простить, но поверь мне, когда я говорю, что хотел бы стать другом твоего народа.

— Ты прав, — ответил Тирион, глядя на дверной проём, — я не могу тебя простить, но я тебе верю. — «Будь ты проклят!». Он сделал ещё два шага, прежде чем приостановиться, сказав: — Спасибо. — После чего покинул комнату, однако свежая мысль заставила его вернуться.

Заглянув в дверной проём, он снова сказал:

— Масло.

Хранитель знаний, похоже, был сбит с толку.

— Оно хорошо сочетается с хлебом. Спроси у жителей деревень, как его делать, или у Кэйт. Думаю, тебе понравится, — закончил Тирион, и ушёл.

Хранитель знаний Прэйсианов несколько минут смотрел ему вслед, обдумывая его прощальные слова, и гадая, были они даром, или какой-то насмешкой. Лишь позже, он подивился отсутствию у этого человека вопросов насчёт генетического саботажа людей в рабских лагерях. «Было почти так, будто он уже знал», — подумал Тиллмэйриас.

Эал'эстиа сидела во тьме. Свет проникал лишь из-под окованной железом деревянной двери её каменной камеры. Она была продрогшей и несчастной в таком неестественном окружении. Воспоминания о солнце уже стали казаться ей сном.

— Бэ́люграа, — произнесла она, пытаясь сказать слово «солнце» на эроллис.

Она снова закрыла рот, и её захлестнуло отчаяние. Она слышала слово у себя в голове, как оно должно было звучать, но её губы издавали лишь случайный набор звуков, когда она пыталась произнести это слово.

Магического взора она тоже лишилась, и тусклый свет был её единственным источником утешения. Эал'эстиа понятия не имела, сколько времени она провела в этой камере — теперь, когда она больше не могла видеть солнце, её чувство времени исказилось. Дни её отмечались лишь кялмусом, который ей доставляли, чтобы утолять голод.