Майкл Мэннинг - Торнбер

Они ещё несколько раз повторили этот цикл, а когда день закончился, Сайхан выдал одно единственное слово:

— Хорошо.

На следующий день он сказал Грэму не завязывать глаза.

«Так наверняка будет ещё проще», — подумал он, но, как выяснилось, сильно ошибался.

Сайхан стоял позади него, никогда не входя в его поле зрения, как было и прежде, когда Грэм сидел. Грэм силился вернуть себе прежнее ощущение, но без повязки он обнаружил, что его взгляд постоянно цепляется за любое движение. Трава, деревья вдалеке, даже движение облаков — всё это его отвлекало. Когда его учитель напал, Грэм не сумел избежать удара.

Прошли дни, прежде чем он начал достигать тех же успехов, какие прежде имел с повязкой на глазах. Поначалу он пытался закрывать глаза, но Сайхан это запретил, желая, чтобы Грэм мог поддерживать нужное состояние разума даже тогда, когда его глаза топили его голову в ненужной информации. Когда у него начало получаться с открытыми глазами, Сайхан встал перед ним, позволяя ученику себя видеть.

Это полностью разрушило сосредоточенность Грэма.

— Не закрывай глаза, — предупредил Сайхан, когда Грэм попытался их закрыть.

Даже когда Грэм достигал нужной уравновешенности, он находил избегание ударов Сайхана гораздо более трудным, когда мог их видеть. Неделю спустя Сайхан сказал ему:

— Перестань смотреть мне в глаза.

— Почему, Зайхар?

— Глаза лгут. Смотри на моё туловище, где находится центр моего равновесия. Ложный удар начинается с глаз, или, иногда, с оружия, или ноги, но мой центр будет двигаться туда, куда я действительно собираюсь, — объяснил здоровяк.

Грэм пытался, но как бы сильно он ни старался, сделать это было труднее, чем сказать. Вообще, за следующий месяц он начал осознавать, что когда дело доходило до уроков Сайхана, более упорные попытки часто приводили к большему числу неудач. Ключ был в том, чтобы расслабить сознательный разум, и позволить телу действовать по возможности без вмешательства его головы. Тело допускало ошибки, но те исправлялись благодаря повторению и болезненным напоминаниям, которые обеспечивала сайхановская связка тростника.

Прошли недели, и он стал менее фрустрированным, начав осознавать, чему именно он учился. Это было трудно описать словами — на самом деле, слова лишь мешали. Он наконец понял, в некоторой степени, что Сайхан говорил так мало потому, что его самые важные уроки было не просто трудно обсуждать, они на самом деле антитетичны изречённому слову.

Лето подходило к концу, и Грэм учился у старого воина уже более двух месяцев, когда Сайхан наконец дал ему деревянный учебный меч.

— Почему я сейчас даю его тебе? — спросил он.

Для него было необычным задавать вопросы ученику, но Грэм теперь понял урок:

— Это как повязка на глазах, — просто сказал он.

Сайхан кивнул, и они начали, почти сразу же доказав верность его ответа. Наличие в руках оружия нарушало его способность достигнуть нужного состояния разума. Он начал пытаться думать на опережение, предвосхитить действия противника, или даже контратаковать. В результате он снова начал получать гораздо больше отметин на руках и ногах, как и в тот день, когда с него сняли повязку.

Однако на это раз он знал, чему надо было научиться, и постарался изо всех сил не дать своим сознательным желанием вмешиваться. За несколько дней он достиг значительных успехов.

В конце той недели Грэм ощутил тёплое чувство успеха. Это был почти что последний день лета, и он наконец достиг того, что мог уклоняться от большей части ударов Сайхана, или блокировать их, и при этом не терять нужного состояния разума.

На тот день его обучение завершилось, и когда они пересекали двор замка, Грэм только и гадал о том, что будет на ужин. Его взгляд зацепился за вспышку зелёного, и, бросив взгляд вверх, он увидел незнакомую женщину, выглядывавшую в одно из окошек верхней части донжона.

«Молодая женщина, близкая к моему возрасту», — мысленно заметил он. У неё были тёмные волосы и глаза, и она будто бы наблюдала за ним с пристальным интересом. Как только он встретился с ней взглядом, она исчезла из виду. «Интересно, кто это».

Его любопытство было удовлетворено во время ужина. Он явился в обычный срок, и вскоре после этого зал стих. Прозвенел колокольчик, и все поднялись, встав рядом со своими стульями, когда в зал вошли Граф и Графиня. Обычно они сразу же садились на свои места, без предисловий и задержек, но в этот день они задержались.

Мордэкай Иллэниэл поднял руку, прежде чем произнести:

— Прежде чем мы начнём трапезу, моя жена хотела бы представить нашу недавно прибывшую гостью.

Пенелопа кивнула, и сделала жест позади себя. Из дверного проёма позади них вышла молодая женщина, и встала рядом с графиней. Графиня повысила голос:

— Это — Леди Али́сса, дочь и наследница Барона Ко́нрадта из северного Гододдина. Её мать попросила взять её под опеку на зиму, и мы с Графом с радостью согласились. Пожалуйста, окажите ей ту же любезность, что оказали бы любому гостю, и пусть она почувствует себя здесь как можно более желанной.

Тут Мойра помахала рукой, жестикулируя гостье, призывая её занять место рядом с ней, за высоким столом. Тут Грэм заметил перемену в рассадке. Позади места, отведённого за столом его сестре Кариссе и пустовавшего последние два месяца, теперь стояла Айрин, в то время как место Айрин рядом со стулом Мойры было пустым. Леди Алисса подошла, и встала там, с благодарной улыбкой взяв Мойру за руку.

Граф и Графиня заняли свои места, после чего все остальные сели — вечерняя трапеза началась.

— Когда ты узнал, что у нас будет гостья? — спросил Грэм, наклонившись ближе к Мэттью.

Его друг пожал плечами:

— Ненаю. — Его, похоже, нисколько не волновало новое лицо за столом.

Вместо него подал голос Коналл:

— Мама сказала нам о её приезде ещё некоторое время назад. Мэтт просто обращает мало внимания.

— Тебя никто не спрашивал, писькин вор, — отозвался Мэттью, прежде чем зачерпнуть первую ложку супа.

Грэм бросил взгляд на севшую прямо напротив него молодую женщину. Она всё ещё была поглощена разговором с Мойрой, но на миг её взгляд метнулся к нему, замечая его присутствие. Тут он ощутил себя неудобно, не зная точно, следует ли ему перебить их и представиться, или подождать. В качестве компромисса, он опустил взгляд в свою тарелку супа, чтобы не встречаться с ней взглядом, пока их не представят.

«Веди себя нормально, и поддерживай разговор с остальными, пока тебя не представят. После чего посмотри в глаза, и попытайся улыбнуться как можно более дружелюбно». Он мог слышать у себя в голове голос матери, вновь наставляющей его относительно надлежащего этикета. Вместе с этим он неизбежно вспомнил и менее полезные части. «Нет, не так. Ты выглядишь так, будто тебе больно, Сын». После этого она долго пыталась заставить его выдать естественно выглядящую улыбку, но всё без толку. С каждой попыткой его лицо искривлялось, придавая ему вид страдающего человека.