Майкл Мэннинг - Сын кузнеца

Я дал Дженевив понять необходимость того, чтобы черта была настолько прямой, насколько возможно, а один из помогавших ей мужчин был плотником по профессии. Вскоре он стал использовать отломанную от стола доску в качестве линейки, чтобы прочертить линию поперёк главного зала. Я был рад, что ему пришло это в голову, так черта вышла гораздо лучше, чем я мог ожидать.

Из стоявших по ту сторону нашей баррикады людей послышался мужской голос:

— Если сдадитесь сейчас, то обещаю, что женщин мы не убьём, — произнёс стоявший у них за спиной Дэвон Трэмонт, который забрался на стул, чтобы видеть нас через их головы. — В конце концов, моим людям не помешает награда за их усилия.

Я посмотрел на Марка:

— В следующий раз я сначала его убью, а уже потом мы сможем обсудить, был ли этот поступок правильным, — сказал я, имея ввиду наш предшествующий спор.

Он согласился, и тут Джеймс Ланкастер выкрикнул:

— Я скорее умру, чем отдам тебе моих людей! — кричал он с красным от гнева лицом.

— Это я могу устроить тебе, мой дорогой Герцог, — ответил ему Дэвон. Он закрыл глаза, и я увидел, как вокруг него сгустилось свечение. Сила, испускаемая им теперь, была колоссальна; она настолько неприлично большой, что я едва мог поверить в то, что он — человек. Теперь её видели даже люди вокруг меня, и через защитников пробежала волна страха. Я пошёл вдоль строя охранявших баррикаду мужчин и женщин, тихо инструктируя их. Внешне я оставался спокоен, но противостоявшая нам сила была настолько великой, что я больше не чувствовал уверенность, которую на себя напускал.

— Мал'горос, приди, используй меня! Покажи твой гнев тем, кто бросает тебе вызов! — закричал Дэвон.

Я оглянулся на Дженевив:

— Готово?

— Почти, почти готово, — крикнула она в ответ.

Когда я снова посмотрел на Дэвона, я дрогнул сердцем. Я научился достаточно, чтобы понимать, что именно он делал. Он нарушил самое важное правило мага — открыл свой разум одному из Тёмных Богов, и отдался ему. Теперь по нему текла сила злого божества, и его тело будто набухло от неё. Я знал, что если мы не убьём его сейчас, то он обречёт весь мир. Мал'горос использует свою силу, чтобы открыть мост — мост достаточно крепкий, чтобы тёмный бог мог войти в наш мир.

Тут в моём сознании со мной заговорил голос. Он приходил изнутри, но я ощутил, что источником его была серебряная звезда у меня в кармане, символ Миллисэнт Вечерней Звезды. «Позволь мне помочь тебе. Вместе мы можем остановить его, пока не поздно». У себя в сознании я увидел говорившую со мной сияющую леди, и знал, что она говорила правду. Сам того не понимая, я вытащил святой символ, держа его перед собой в руке. Я почти принял её предложение, но дрогнул, когда Пенни подошла, и вышибла символ из моей руки.

Я посмотрел на неё вопрошающим взглядом.

— Отец Тоннсдэйл отравил твою семью, и попытался отравить всех, кто здесь есть! — закричала она на меня. Я кивнул — её слова подняли много вопросов, но на них сейчас не было времени. Я повернулся обратно, и увидел, как наши враги пошли в атаку на баррикаду.

— За Ланкастер! — заорал я во весь голос, и все мужчины и женщины подхватили мой клич.

Затем они без предупреждения развернулись, пригнулись и заткнули уши. « Лэет Бэрэк » — произнёс я, и повторил это снова и снова. Звуки были оглушающие, и ощущение было таким, будто по замку палили из пушек. Вражеская атака захлебнулась, убийцы кричали и падали, прижимая руки к глазам, у некоторых текла кровь из ушей, в то время как мужчины и женщины Ланкастера сделали несколько шагов назад, и пересекли черту, проведённую Дженевив и плотником.

Я посмотрел на двери на той стороне помещения, далеко за спинами людей перед нами, и произнёс слова для создания щита поперёк дверей, достаточно плотного, чтобы не дать воздуху пройти внутрь. Затем я опустил взгляд на черту перед собой. Пенни смотрела мне в лицо, и я задумался, погибну ли я — такая, казалось, была бы жалость. Она сделала шаг в мою сторону, но я поднял руку, сейчас я не мог позволить себе отвлекаться.

Потянувшись вглубь себя, я зачерпнул свою силу, и позволил ей сорваться с моих губ и по моим рукам вниз, пока я жестом проводил перед собой отмеченную черту. Я ощущал, как сила потекла наружу, заполняя проведённую линию, а затем я поднял ладони вверх. Из пола поднялся мерцающий световой экран, бесшовный и идеальный, и упёрся в потолок. Некоторые из врагов уже неслись на нас, и те из них, кто был поперёк черты, были разрезаны прямо надвое, роняя на пол мёртвые конечности и куски тел. Те, кто были позади них, врезались в воздух, ставший твёрдым как камень — я чувствовал усилие, с которым они ударились об мой щит.

Дэвон засмеялся, стоя у них за спинами, по его телу бегали пурпурные огни.

— Глупец! Ты не можешь удерживать этот щит долго! Ты умрёшь от перенапряжения, и я буду убивать твоих друзей ещё до того, как остынет твоё тело!

Я зыркнул на него сквозь разделявший нас экран:

— Ты неважно выглядишь, Дэвон, тебе кто-то переделал лицо, или ты всегда был таким уродом? — спросил я. Несмотря на тёкшую по нему силу, его лицо опухло от нанесённых мною недавно побоев. — О, точно, я же чуть не забил тебя до смерти уродливой палкой, верно? Может, мне довершить начатое. Хуже ты выглядеть уже не будешь!

Он что-то прорычал в мою сторону, и я ощутил давящую на мой экран тёмную силу, пытающуюся разорвать его. Это меня беспокоило — уходившая на поддержание щита сила превышала ту, что была необходима для его уничтожения, и он мог быстро сжечь мои резервы, если бы продолжал давить. Я посмотрел на противоположную сторону помещения, и произнёс слова, которые берёг — слова огня и силы.

Ничего не произошло. Я чувствовал, что слабею, и понял, что перенапрягся. У меня не осталось сил, чтобы достичь моей цели. Мы были обречены. Дэвон снова надавил своей силой на мой щит, и я покачнулся, упав на колени. Оставались лишь секунды до того момента, когда у меня должна была кончиться сила. Я уронил меч, и увидел, как тот стукнулся об пол. У основания клинка было клеймо, клеймо Ройса Элдриджа. На миг я вспомнил его слова, когда он передавал мне меч: «Я делал его не для твоей мести. Я сделал его чтобы показать, что даже из пепла злодеяния и трагедии может подняться что-то прекрасное. Я сделал его, надеясь на то же самое для тебя. Используй его для себя; используй его, защищая людей, которые не могут защищаться сами, как это сделал бы твой истинный отец. Не навлеки позор на нас обоих».

Я встал, опираясь лишь на свою решимость. « Пи́ррен нье́н Э́елтос, Пиррэн стри́ктос Каэ́рэк! » — снова произнёс я, на этот раз открыв моё сердце, выплеснув в заклинание свою жизнь. В вольном переводе эти слова означали «Пусть воздух горит, обращая всё в пепел», и я не шутил. Воздух по ту сторону экрана расцвёл раскалённым, ярким пламенем. Я направлял своё заклинание не на людей, а на сам воздух.