Роберт Асприн - Цикл Мир воров. Компиляция. Романы 1-14

За дверью начиналась узкая лестница. Ступеньки, ведущие вверх!

— Вверх, ради всех богов!

Хихикая, словно сумасшедший, проскользнул в дверь, захлопнул ее за собой и поспешил вверх по ступеням, превозмогая боль, ибо на ушибленной голени уже выросла шишка величиной с лимон. Пот ручьями струился по спине.

В своих бесшумных сапогах он стремительно поднимался по лестнице, поднимая облачка пыли.

Ступени привели его к очень узкому и сумрачному коридору. Поскольку он довольно хорошо видел в темноте благодаря собственному дару и волшебному кольцу, он давно уже забыл про свечу, потерянную в самом начале пути. Да и проку в ней было немного — со свечой в руке особенно не побегаешь. Напрягая глаза, он долго двигался по узкому проходу, пока не заметил, что стена справа от него разительно изменилась: она была из дерева. Он постучал по ней.

В ответ раздался гулкий звук. За стеной была пустота.

Он начал ощупывать стену, превозмогая волнение и стараясь унять бешено стучавшее сердце и восстановить сбитое дыхание. Почти случайно он обнаружил выступ и услышал тихий щелчок.

Ганс тут же упал на четвереньки, опасаясь, что стена выстрелит бревном или еще чем похуже, и задержал дыхание, когда в стене открылся узкий проем. Он подождал, скорчившись на полу, но, по всей видимости, никаких ловушек здесь не было.

С бьющимся сердцем, холодея от страха, он осторожно шагнул в проем и очутился в комнате... красиво обставленной спальне! К своему удовольствию, он не обнаружил в ней хозяина. Сделал шаг, другой... из-под кровати вылетела рука, намереваясь схватить его за щиколотку. С хриплым воющим криком обложенного со всех сторон зверя он бросился вперед и одним прыжком вскочил на кровать... которая тут же пружинисто накренилась у него под ногами... и сбросила жалобно стонущего Ганса, беспомощно размахивающего руками и ногами, в сторону резного изголовья. На лету он увидел, что изголовье опускается, открывая за собой черный зияющий прямоугольник... и с тихим воем он влетел в черноту, грозившую стать его постоянным обиталищем. На этот раз, ударившись локтем о край открывшегося проема и непроизвольно разжав пальцы, он все же потерял меч.

С оскорбительно тонким вскриком Ганс приземлился на гладкий узкий пандус и заскользил вниз, вниз, все быстрее и быстрее, в переполненную демонами бездну.

Ганс летел, подскакивая на изгибах пандуса и ударяясь о стены, не в состоянии даже излить в крике свой страх, со все нарастающей скоростью проваливаясь в темноту. Внезапно скольжение прекратилось и сменилось падением. Он падал в каменный колодец, тускло освещенный прикрепленными к стене факелами.

Едва он успел с отчаянием осознать, что проваливается в ту же темницу, из которой только что выбрался, как его истекающее потом горячее тело с громким плеском погрузилось в бассейн ледяной воды глубиной фута в четыре.

Он уже захлебывался, когда две пары неведомых рук подхватили и вытащили его на бортик.

Ганс ничего не видел. Густая шевелюра намокла, и ее тяжелые пряди облепили лицо и шею, закрыв собой глаза. Желудок и легкие, казалось, вот-вот лопнут. Широко открыв рот, он обвис, влекомый куда-то невидимыми руками. Наконец ему удалось стряхнуть волосы с глаз, и он увидел, что его ожидает: высокий забор из неотесанных досок, утыканных иглами, вернее, остриями гвоздей. Вбитые с другой стороны, они ощерились, словно зубы. Стальные зубы, ожидающие, когда же наконец грубые руки невидимых подручных подтащат к ним обессиленную жертву.

Покров забытья навалился на него, словно докучливая шлюха, втягивая в себя, как в желанное избавление от нескончаемого кошмара, нестерпимой боли и умопомрачительного страха, навлеченного на него неведомой силой. Это были чары Корстика, наведенные давным-давно, решил Ганс. Он отверг соблазн спасительного забытья... скорее это сделали его истерически взвинченные нервы.

Неожиданно для себя он начал с маниакальным упорством дергаться и извиваться, швырнув одного из невидимых тюремщиков прямо на предназначенный для него самого забор, а другому заехав локтем в мягкий живот. Раздавшийся вопль боли принес ему глубочайшее удовлетворение. Когтистые лапы разжались, он вырвался и, убегая, услышал странный булькающий звук, а вслед за ним тихий, сдавленный крик боли.

И вновь он мчался по темным переходам мрачного подземелья…

Он бежал…

Голубая с розовыми и тошнотворно-желтыми разводами змея бросилась на него из-под потолка, но он успел отскочить в сторону.

Он бежал…

В конце концов, задыхаясь и обливаясь потом, он вынужден был признать, что он заблудился. Ему уже никогда не найти выход. Он не запомнил никаких примет и даже не озаботился этим. Как теперь ориентироваться в этом замкнутом, аморфном пространстве бесконечного каменного лабиринта?

Очень хотелось пить.

Прижавшись спиной к стене, он скользнул вниз, чтобы отдохнуть и подумать. Вскоре он решительно снял с себя кожаный жилет и тунику. Затем уселся поудобнее и принялся кромсать добротную ткань своей черной туники на мелкие лоскутки.

Он нашел способ метить путь: один лоскут он оставит здесь, и каждый раз, подойдя к лестнице, двери или развилке, будет метить их очередным лоскутком.

Ганс вновь надел защитный жилет из отлично выделанной кожи и возобновил свой путь... куда бы он ни лежал.

Не пройдя и двадцати шагов по коридору, изнывающий от жажды Шедоуспан вышел к маленькой комнатке в стене и увидел там полку, на которой стояла запечатанная бутылка с прозрачной жидкостью. Как ни мучила его жажда, он хотел было пройти мимо. Все здесь было пропитано злом, подлостью и ужасом. Самым логичным и разумным было бы ожидать в бутылке яд.

Но пить очень хотелось.

В конце концов он взял бутылку и энергично потряс ее. Послышался обычный для воды булькающий звук, который только разбередил жажду. Жидкость не окрасилась, не наполнилась пузырьками. Это был хороший признак, и все же, как содержимое, так и емкость оставались весьма подозрительными. Держа бутылку как можно дальше от себя, он откупорил ее, подождал, потом медленно поднес к лицу. Понюхал. Язык сделался еще суше, когда он ощутил запах чистой воды, даже не протухшей от долгого хранения в маленькой плотно закрытой бутылке. Трепеща, Ганс окунул в бутылку правый мизинец, вытащил, подождал.

Никаких подозрительных ощущений.

Наконец с величайшими предосторожностями он дотронулся мокрым пальцем до языка.

— Вода! Это просто вода!

И все же он был очень осторожен, когда, смакуя, пил эту воду, прекрасную воду, сладкую воду, словно только что пролившуюся с благодатных небес. Он сделал глоток, подождал, но каких-либо болезненных последствий не ощутил, напротив, почувствовал себя гораздо лучше.