Юрий Ижевчанин - Книга 3. Южный мир [СИ]

Хотя про сов уже многие знали, но было принято про этих уникальных птиц говорит обиняком: "мудрые птицы".

"Меня раздели, связали и пытать собирались. Всё по понятиям. Но тут забежала моя Каринэ, я тогда ещё старком не был и не знал, как у вас строго, и своё копьё поднял. Все рассмеялись, сразу всё поняли, обвенчали нас. Козла заставили отдать Каринэ всё положенное и с лихвой за козлизм".

По собранию прокатился смешок: все представили эту сцену.

"И принц никаких обещаний с меня не взял. Тут я вам врагом быть перестал. А потом посмотрел ещё раз на Суя и понял, что не позор был, а просто он сильнее и ловчее. Решил я пока что послужить Сую".

"Сначала казалось мне, что он бесстыдный. Каждый день раздевался у всех на глазах догола и чего-то вихлялся. А потом понял, что он не вихляется, а драке учится. И на мою жену не то, что не смотрел. Смотрел. Но никогда не как козёл вонючий: как на человека, а не бабу. А ведь она красивая у меня. В уродину бы я не втюрился по уши. А это труднее, чем просто не смотреть на чужую жену. А по ночам метался, и порою её имя во сне говорил. Но спал всегда отдельно от нас. Сначала мне обидно было, ревновать думал, а потом стало любопытно. Ведь не лезет, и никогда не показывает, что ему хочется. А во сне все равно ведь не укроешься, от снов не убежишь".

"Стал я с ним вместе драке учиться. Побил он меня, а потом жена нас обоих лечила. У него синячочек, а я весь синий ходил. И понял я, что если бы мы с ним десять раз сражались, он бы десять раз меня побил. Ещё сильнее вас зауважал".

"И ведь не только смелый и ловкий, а умный и работящий. Не брезгует всё делать, только от грязной работы сторонится, и правильно: нельзя себя позорить, для этого рабы и месепе есть. Пишет такими знаками, что я отродясь не видел. И рисует классно. И всех птиц и зверей знает. И умная птица его слушается. И сам красивый. А каждый день купается, хоть бы даже вода была ледяная. Попытался я с ним искупаться, так выскочил с визгом. Но стал после этого сам тоже купаться. И когда моя жена тоже пошла купаться, он глаз не отводил, но ведь опять не соблазнился. Только нарисовал нас с ней и сказал, что мы оба красавцы".

"Так стал я мечтать, чтобы у меня сын такой же вырос. И по дурости, а, может, и по уму сболтнул это жене. А она ведь, оказывается, тоже на него заглядывалась, и тоже ведь вида не показывала. Кремень, а не женщина. А когда я это ляпнул, она вышла ночью, видит, Суй раскутался и во сне говорит: "Каринэ, нельзя!" Она и не выдержала. Я проснулся. Увидел их вместе и не знаю, что на меня напало. Джигит должен был ей в сердце кинжал всадить, а с любовником подраться и помириться, или тоже убить. А я взял лук и пошел в лес охотиться. Так что джигитом я перестал быть".

Народ зааплодировал.

"А потом я понял, что по понятиям поступил. У вас, оказывается, детей принято заводить от лучших граждан. Так что я теперь ваш родственник по сыну, что ещё в животе моей Кариссы. И хочу стать совсем вашим. Ведь я стал вести себя по-вашему. И теперь всё время стараюсь таким, как вы, быть".

А горожанина Корсатина, которого Лассор женил на своей бывшей рабыне и сделал управляющим одного из своих поместий, в гражданство не приняли. Вышел франтовато одетый купчишка по виду и попытался заговорить, как другие.

"Чего там болтать зря, я человек простой. Жили мы здесь плохо. Потом вы пришли. Побили всех, и порядок навели. Жизнь стала лучше, жизнь стала веселей. Души у вас прямые. Нравится мне это. И спины прямые, ни перед кем не гнётесь. И руки крепкие. И души сильные".

— Ты что, на нас проклятия навлечь хочешь, что так расхваливаешь? — вдруг раздался вопль из толпы граждан.

Претор сделал замечание, что перебивать выступающего нельзя. А Корсатин решил поправиться.

"Не нравилось мне, что вы каждый день моетесь. Как будто дел других нет. А потом и сам стал так мыться. Не нравилось, что женщины у вас бесстыдные. А потом оказалось, что стыд знают. И в военном строю все стоят".

— Даже гетеры? — раздался ехидный голос.

— Даже младенцы? — прибавил еще один.

— А ты стоял-то? — прозвучало как стук молотка, забивающего гвоздь.

— Стоял, — пояснил один из "алазанцев". — В строю ведь безопаснее по опасным местам ходить. И даже из пращи пытался пулять, только всё мимо летело.

— А чего этот хитрюга говорит, как будто он солдат? Торгаш и есть. А сам выпендривается, — раздался ещё голос. — Говорил бы по чести, а то врать и льстить пытается.

И незадачливого кандидата в граждане прогнали с трибунала, не дослушав.

Отплытие царской флотилии с ответным визитом в Агаш чуть задержалось из-за противного ветра, но в шестнадцатый день пятого месяца года жёлтого угря она благополучно вышла в море и через неделю спокойного плавания достигла Калгашта.

Ласковый (сейчас) океан нёс корабли агашцев к столице. Тлирангогашт ежедневно проводил по крайней мере полдня со Штлинарат. Как-то утром, зайдя к ней в каюту, он застал невесту еще спящей, и во сне девушка прошептала: "Арс, мне так стыдно!"

Царевич улыбнулся про себя: обычный агашец снес бы голову невесте либо, по крайней мере, с позором прогнал бы её. А Тлирангогашт воспринял такое лишь как еще одно свидетельство, насколько трудную задачу он решил и какую верную цель выбрал. И днём он стал еще ласковее и обходительнее с невестой, вместе с тем не выпуская её из-под своего духовного пресса. Она улыбалась и выглядела счастливой.

Через три дня плавания царевич, посоветовавшись с капитаном, приказал сделать остановку около двух бухточек. Одна из них была с деревушкой, там стали на якорь почти все корабли. Вторая пустынная. Там остановился флагманский корабль, сошли на берег друзья царевича, прогнали трёх перепуганных крестьян, оказавшихся поблизости, и окружили пляж бухты цепью, После этого высадились царевич и невеста. Царевич предложил невесте поплавать в море, поскольку в Калгаште или поблизости это будет невозможно. Та с радостью согласилась, и они стали наслаждаться прохладным морем и качаться на волнах. Штлинарат смеялась от радости: она успела полюбить плавание и купания за время пребывания у старков, и нагота в этом случае её не смущала. Тлирангогашт развлекался с невестой, затем сам сплавал подальше, но всё время бросал взгляды на цепь друзей и на остановившийся в полуверсте корабль.

Выйдя на берег, он взял захваченный с собой деревянный планшет, прикрепил на него лист отличной бумаги и набросал пару рисунков прекрасной нагой девушки, сидящей на камне у моря. Один он немедленно подарил невесте, которая была покорена и так на него посмотрела, что осталось лишь поцеловать (конечно же, по обычаям старков, без всякого возбуждения; непорочность невесты царевич строжайше сохранял до свадьбы, понимая, что опасность в этом смысле грозит лишь от него: ему бы у Штлинарат не хватило воли воспротивиться).