Андрей Колесник - История Темного Властелина

— При встрече обязательно передайте Валу, что вахрасагэр очень доволен.

— Как пожелаете.

— Единственное замечание — на этом наш праздник закончиться тоже не должен. Напротив — святилище Валоха должно стать примером. Успех нужно закреплять.

— Всеми силами постараемся, — с готовностью отреагировал мужчина, глядя на то, как все новые и новые фигурки с факелами просачиваются во двор, похожего на разграбляемую крепость капища. Картина ему не очень нравилась — он смотрел только чтобы не глядеть в кошачьи глаза привлекательной женщины. Сам не понимая почему, он испытывал перед красоткой почти мистическую робость.

— Коль нам не станут мешать, все сделаем в лучшем виде. Людишки волнуются, их в таком состоянии проще пареной репы настропалить. Зажечь святилище Семаргла я не обещаю…

— Не обязательно. Святилище Семаргла в столице вас не касается. Можете даже не забивать головы невыполнимым.

— Как пожелаете, — он смотрел на безжизненно висящее тело звонаря.

— Ты не боишься? — вдруг пошевелилась до этого недвижимая женщина. — Гнева богов?

— Я из Балбараша, — хмыкнул человек. — Моя работа и есть мой бог.

— Удобная жизненная позиция, — согласилась женщина и, не прощаясь, тихо пошла во мрак улицы.

«Почему ж я так слабею перед этой… кошкой. — Мужчина попытался усмехнуться. — С каких пор я стал бояться кошек? Или дело в инстинкте — слишком долго пробыл Крысой…»

Разграбление и массовая резня в капище Валоха, в городе Мрежеве на северо-востоке Царства потрясло всех. По слухам даже самого Яромира. Да и вообще настроения в Царстве всяко были против волхвов.

— Что-то чересчур быстро стали пинать труп мертвого медведя, — обратился к кипе донесений Лис. — Прямо не Царство, а вероотступнический канцер [32] Канцер — нарыв . Так не бывает, если только кто-то за этим не стоит. Кто?

Кипа мудро промолчала. Лис вздохнул, ловя себя на мысли, что с этой ночной работой все чаще начинает говорить сам с собой. Гонения на волхвов. Наместник вроде тоже не жалует пестунов покойного Саламандры — показательные казни бессильных магов, по мнению Эйстерлина только укрепляют его власть. У варваров-островитян тоже не бескровно — многие друиды впадают в безумие. Бросаются со скал. Приносят сами себя в жертву. Среди волшебничьего люда вообще сильно участились подобные самоубийства. Ну, последнее-то понять можно. Для магов всю сознательную жизнь манипулировавших силами и людьми потеря Дара это потеря всего. Что они могут? Что умеют? Ничего по большому счету. А ненавидят их многие.

Относительно спокойно себя могут чувствовать только алхимики. Спрос на их услуги даже возрос — нет конкуренции.

Если так пойдет дальше скоро неведомые разжигающие под магами старых традиций добьются своего — истерия захватит целые народы. Магов вырежут под корень. Достанется и алхимикам — не зря же особо дальновидные стремятся сейчас выехать из Триградья и Царства. Кто-то едет в Балбараш, где настроения пока более мирные. Особо ушлые нанимают суда, пытаясь добраться до Ванн или острова Харр. С последним, кстати, совершенно зря. Тамошние стражи неподкупны и беспощадны.

Волнения из-за магов к удивлению самого Лиса породили целый болезненный в своей неправдоподобности миф. Про некий орден женщин владеющих особым волшебством. Властью над разумами.

Судью здорово штормило. Несмотря на приличествующую сану серьезность должностное лицо раскачивалось на сиденье, точно идущий в атаку кавалерист, а на лице то и дело расплывалась похожая на каракатицу улыбка.

— Обвинение не подлежит обжалованию, — сурово известил законник, расходящимися в разные стороны, глазами шаря по рядам присутствующих.

— Приговор, — любезно поправили судью.

— Какая ядрена вошь разница? — справедливо уточнил тот. — Все равно… йик… не подлежит. Ибо закон.

— А какое обвинение-то? — Тольяр так и не услышал, в чем обвиняли связанного мужичонку.

— Кто ж знает? — шепнул Ольмарк. — Этот пьяный тетерев не может двух слов связать. В любом случае обвиняемый имеет здоровски паскудную рожу. В чем-то да виновен.

Тольяр уже почти месяц жил во владениях Грейнора Ладравальда, пользуясь приглашением Ольмарка и согласием самого сиятельного. Жизнь эта без обязательств и необходимостей была бальзамом на все раны.

С утра выпивши можно было целый день развлекаться от души, проникаясь весельем воинов Грейнора. Эти жили только сегодняшним днем — пили, играли в азартные игры, пили, развлекались с селянками, пили. Время от времени выезжали погонять мелкие разбойничьи шайки, тревожащие владения сиятельного или собрать плату с подданных. Чаще сопровождали сиятельного в его «походах» — после двух таких поездок Тольяр признал, что обыкновенный бандюга Грейнор очень хотел славу героя. Он охотился на бродящих по лесу Окультов. Команда его разгильдяев на поверку оказалась весьма спаянной дружиной, в которой каждый знал свое место. За первую такую охоту Грейнор умудрился одолеть четверых дикиев, попутно набив малой и крупной дичи. За вторую троих дикиев и одного лидерку. В остальное время сиятельный вел себя как и подобает правителю, пускай даже маленького надела. Решал споры, пировал, не брезговал время от времени, пользуясь неразберихой большого мира пограбить торговцев на дорогах.

Еще Грейнор очень любил присутствовать на судилищах — Тольяр подозревал, что сиятельный чувствовал ни с чем несравнимое удовольствие, когда наблюдал, как судят других.

Он даже имел своего штатного судью — мужчину образованного для этого дикого края в самый раз. И очень любившего в силу собственного образования выпить. Поэтому, не помня приговоров судившего с исключительной беспощадностью.

— Слушай, а чего сиятельный-то сам не судит? — поглядывая на пафосного Грейнора, занявшего высоко стоящий на дощаном помосте стул, дал волю любопытству Тольяр. Их с Ольмарком тихих переговоров никто не слышал — верноподданные сиятельного исправно галдели, выражая согласие с буквой закона. В отведенном под судилище стойле царили оживление и запахи пота, опилок, прелого сена, мочи.

— Ему как-то давно гадалка нагадала, что смерть его настигнет из-за жертвы несправедливого суда, — тихо пояснил Ольмарк в перерывах между особо активным обсуждением вины осужденного. — Так-то Эйн очень любит чувствовать себя олицетворением власти. Тяжелая молодость сказывается.

Осужденный — невысокий старик с бородавчатым лицом, крючковатым носом и безумно всклокоченными седыми волосами с легким недоумением созерцал процедуру, мусоля в руках соломенную шляпу. Красные лучи закатного солнца проникали сквозь открытые ставни в многочисленные расположенные под потолочными балками прямоугольные оконца.