Вэнс Брайсленд - Заговор в Насцензе

С высокой точки инсулы Петро Диветри видел все без помех. Кассафорте раскинулся перед ним, пропитанный летним солнцем, как ленивый кот. На юго-западе жители суетились на площади у замка, где красные каменные колонны королевского дома поднимались высоко в воздух, поддерживая изящный стеклянный купол. Дальше вокруг сияли яркие крыши магазинов и домов, тянулись к горизонту и почти невыносимо сверкающему морю.

Чайка опустилась на бойницу рядом с Петро и посмотрела на него черными глазами.

— У моих трудностей есть логическое объяснение, — сообщил ей Петро. Птица издала вопль, будто выражая настроение Петро. Он вздохнул и чуть подвинулся. — Но я почти ничего не могу поделать.

Площадь у южного входа в инсулу Кающихся Лены была довольно тихой последние несколько минут. Этот далекий уголок не привлекал большой поток людей. Торговец фруктами на гондоле, полной цитрусовых, плыл по соседнему каналу, несколько гонцов в желтых плазах бежали в разные стороны, но никто не смотрел на вершину инсулы. Девочка тянула куклу по камням, брела от дома, посасывая большой палец. Она посмотрела на него, а потом ушла. Только чайка задержалась.

— О, боги, — он смотрел на землю. Небольшая группа учеников возвращалась в инсулу из тура, они восхищали сокровищами ремесел Кассафорте. Старшие ученики, судя по их виду, все были почти двадцати лет. И, о, с ними шла Джина Катарре, старейшина инсулы. Ее внимание означало, что вскоре эта группа поднимется в ранге и перейдет в мастерские инсулы или в город. Хотя от серьезности ситуации Петро хотелось ерзать, он не осмелился. Он молился, чтобы его не заметили в его одиночестве, но зря.

Один из старших в серой мантии остановился у ступеней крыльца и посмотрел на Петро. Он потянул товарища за руку, тот поднял голову, опешил и выронил тетрадь в кожаном переплете, куда он делал записи. Вскоре все они вытянули шеи и смотрели на Петро снизу. Только когда старейшина оглянулась, заметив, что ученики отвлеклись, Петро пошевелился.

— Добрый день, старейшина Катарре, — крикнул он как можно спокойнее в такой ситуации.

Старейшина развернулась. Ее знакомая коса, длинная и толщиной с руку мужчины, ниспадала на ее спину. Хоть в косе была седина, ее брови были густыми и черными. Они приподнялись дугами, она расставила ноги и вздохнула так, что могла содрогнуться Каза Портелло.

— Петро Диветри, — сообщила она. — Ты, как погляжу, висишь на весах Лены.

Чайка открыла клюв и издала вопль, похожий, как показалось Петро, на смех.

— Брат Каппацо уже говорил так на лекции по философии сегодня, — ответил он как можно вежливее. — Думаю, он хотел сказать, что многие из нас пытаются отыскать равновесие и…

Старейшина не слушала его бред.

— Брат Каппацо не мог говорить так прямо о твоем положении, — сказала она опасным ровным голосом.

Петро невольно оглянулся на статую богини Лены, спокойно сжимающей резные весы, с которых он свисал на тунике. Вес его тела, раскачивающегося с мрамора весов, растянул тунику, но благословления Вентимиллы и мастерство в стежках не позволяли им порваться. Петро десять минут свисал как кролик на крючке, любое движение заставляло его раскачиваться, а этого он не хотел. Хоть в восьми футах под ним был балкон, он не хотел добавлять к своему унижению то, что его стошнит при старших учениках.

— Да, — вяло сказал он. — Возможно, вы правы, старейшина Катарре.

— Снимите его, — Джина Катарре долго возглавляла одну из двух школ ремесленников и точно видела много странностей. Она не удивилась этой шутке. Несколько старших учеников поспешили в галерею, сбегая от ее гнева. — Кто тебя туда повесил? — осведомилась она. — Кто-то из группы ди Ангели?

Действительно, Пом ди Ангели поймал его во дворе, когда Петро шел вдоль края со своим другом Адрио.

— Что, мышонок? — сказал Пом, выпятив широкую грудь и преградив путь Петро. Петро попытался обойти его, но первый, а потом второй из близнецов Фало, известных подпевал Пома, перекрыли путь. Адрио тут же умно пропал в тенях.

— У меня задание, — буркнул Петро, стараясь не вызывать подозрений. — Пропусти.

— Какое задание? — даже когда он не пытался, Пом постоянно скалился, а в тот миг он пытался.

Петро замер. Если бы он был честным и признался, что он получил весть, что ему нужно было в замок, они обвинили бы его в том, что он ведет себя не по рангу.

— Мне нужно кое-куда, — сказал он, глядя на землю, надеясь, что препятствие пропадет.

— Кое-куда? — спросил Пом.

— На бал, — предположил один из близнецов.

Другой прижал грязный палец к кончику носа Петро и заставил его подняться.

— Сэндвичи с королем и главами каз, — насмехался он. — И с хлеба срезана корочка, чтобы ребенку не нужно было жевать.

Петро прорычал сквозь зубы:

— Если позволите…

— Не позволим, — Пом махнул близнецам, один из них схватил Петро за шиворот и потащил его к лестнице. Инсула выглядела как крепость с толстыми стенами, была непроницаема. Обе инсулы — Кающихся Лены и Детей Муро — выстаивали долгие осады во время азурского вторжения десятки лет назад. Благодаря их прочности, лестницы просто отражали эхо возмущений Петро, пока Пом и близнецы тащили его наверх.

— Петро Диветри, любимец всех учителей. Петро Диветри из Семи. Петро, подлиза. Идеальный Петро, — скандировали близнецы, пока Пом рявкал приказы.

— Я не идеальный! — этот урок вбили в голову Петро с того мига, как он ступил в инсулу в одиннадцать лет. Он не отставал, но и не был лучшим на уроках. Он учил столько, сколько было нужно. Он не играл в бочче. И хоть он скрывал это во время религиозных служб, они были скучными так, что его могли бы назвать еретиком.

Но было лучше дать задирам высказаться. Чем меньше он будет сопротивляться, тем быстрее это произойдет.

— Ты возомнил себя великим из-за твоей сестры-ведьмы? — сказал Пом, когда они вышли под солнце на крышу. Воробьи разлетелись от звука его вопля:

— Не говори о моей сестре, — Петро было плевать на задир, но комментарии о Рисе Диветри были под запретом.

— Почему? — сказал один из близнецов. — Весь Кассафорте говорит.

Три его противника рассмеялись.

— И как она прыгает ночью в кровать к королю, хотя он не женится на ней, — сказал другой близнец.

Пом толкнул Петро к каменным перилам и склонился. От него воняло чесноком и злобой, когда он прорычал: