Виктория Форестер - Мальчик, который знал всё [litres]

Плавучие камни раскачивались вперёд и назад, с громким глухим стуком ударялись друг о друга, поэтому Пайпер пришлось попотеть, преодолевая эту полосу препятствий, но она с задачей справилась. Затем Пайпер опустила Конрада перед входом в пещеру и перевела дух, отметив заодно, что внутри пещеры не стоит кромешная тьма, нет. Там, в глубине, мерцал неяркий голубой свет.

Нужно признать, что Конрад сейчас боялся не меньше, чем АннА, хотя и по-своему, разумеется. Он боялся обнаружить, что его отец мёртв, боялся найти отца и точно так же боялся не найти его. Конрада пугало даже то, что пещера странным образом глушила все звуки, кроме его собственного хриплого дыхания и барабанного стука сердца.

– Смотри! Снег!

Голос Пайпер он всё же услышал, но было такое ощущение, что доносится он откуда-то издалека, словно с другой планеты.

Конрад и сам видел, что пол пещеры у него под ногами покрыт белым настом. Вдоль стен пещеры нарастал лёд, и было видно, что за поворотом, впереди, снег становился ещё глубже. Ледяной воздух обжигал лёгкие, дыхание слетало с губ Конрада мутными облачками пара.

«У отца руки всё время были холодными», – подумал вдруг Конрад. Он вспомнил свой второй в жизни день рождения. Отец тогда посадил его к себе на плечи и ходил так среди гостей, а руки, которыми он придерживал Конрада, были просто ледяными. Гостей тогда было много, и всем им хотелось потрогать Конрада, поговорить с ним, а ему это ужасно не нравилось, и он очень обрадовался, когда отец унёс его в детскую и присел рядом с ним. Помнится, они с отцом были в тот вечер одеты одинаково, в костюм… Супермена? Да, точно, Супермена. Несомненно, это была мамина придумка, чья же ещё.

И его отец действительно выглядел как Супермен – сильный, умный, могущественный. Он казался Конраду настоящим героем, даже просто быть рядом с ним было великим счастьем. И грудь Конрада переполняла гордость за своего отца, и ничего ему не хотелось тогда сильнее, чем угодить отцу и стать похожим на него.

Предыдущие несколько месяцев Конрад увлекся тем, что разбирал свои электронные игрушки и перепрограммировал их по своему вкусу. Порой мама ругала его за это, думая, что Конрад ломает игрушки, не понимая, что он делает их лучше. Конрад надеялся, что уж отец-то наверняка всё поймёт и похвалит его, а может, и сам включится в эту увлекательную игру.

И вот тогда, в тот злополучный вечер, прямо на глазах у отца Конрад разобрал игрушку, перепрограммировал её и собрал обратно.

– Соедини меня с Южной Америкой, – приказал он игрушке.

Игрушка загудела, послышались гудки вызова, а затем незнакомый голос произнёс:

– Hola?

Так в Южной Америке произносят слово «алло», если вы вдруг не помните. Конрад был очень доволен результатом и посмотрел на своего отца с надеждой и радостным предвкушением, но…

По лицу отца он понял, что не угодил ему, но сильно, очень сильно рассердил почему-то. Глаза у отца стали злыми, сузились, как щёлочки, руки затряслись, он что-то выкрикнул не своим голосом и принялся крушить игрушку и разломал её так, что только мелкие крошки по всему полу рассыпались.

Конрад вспомнил всё это, и у него защемило под рёбрами. После того памятного дня Конрад раз за разом, год за годом пытался угодить отцу, загладить свою – непонятную, впрочем, – вину, надеясь, что отец его всё-таки поймёт наконец. Но отец ко всем подобным попыткам Конрада относился с нескрываемым отвращением, с каким-то ужасом даже и вскоре перенёс эти чувства на самого сына. Последней каплей стал тот случай, когда Конрад перепрограммировал орбиту одного из спутников. После этого отец сбагрил Конрада на руки доктору Хуллиган и окончательно отказался от своего сына.

Что дал бы Конрад за то, чтобы знать уже тогда то, что ему известно сейчас? Насколько легче было бы тогда ему, двухлетнему, если бы он понял, что на его отца наложено очень сильное заклятие и он страдает от своих собственных душевных ран? В той папке, которую передал Конраду Д., были, помимо прочего, полицейские рапорты. Из них Конрад узнал о том, что полицейский офицер по фамилии Гонзалес обнаружил его отца на обочине шоссе в пустынном штате Невада. Отец был тогда тощим одиннадцатилетним мальчишкой – изголодавшимся, страдавшим от жажды, сильно обгоревшим на безжалостном солнце. В службе защиты детей мальчика долго расспрашивали, но он ничего не мог сказать ни о себе, ни о своём доме, ни о родителях. Его память была полностью стёрта. Мальчика отправили в приют для сирот, а позднее подобрали семью, которая усыновила его.

Надежда на то, что когда-нибудь найдутся его настоящие родители, не оправдалась, а жизнь в приёмной семье складывалась тяжело – были там и побои, и унижения от старших сводных братьев. Потянулись годы одиночества и печали. Когда отцу исполнилось шестнадцать лет, он сбежал из дома, который так и не стал ему родным, и с тех пор начал самостоятельно искать себе место под солнцем в нашем холодном жестоком мире. Несколько лет он жил на улице, попрошайничал, находился на грани отчаяния, как вдруг перед ним открылись невиданные возможности, о которых он и мечтать не смел. Появился таинственный благодетель, который заинтересовался им и принялся устраивать судьбу молодого Харрингтона, не требуя взамен ничего, кроме верности, клятву в которой, как вы понимаете, немедленно получил. Спустя годы этот благодетель раскрыл себя – это был Макс с его дьявольскими планами. Харрингтон к тому времени был уже так крепко опутан всевозможными обязательствами, что избавиться от Макса никак не мог. Так и остался Харрингтон сидеть в этой паутине, отчаявшийся и загнанный в угол.

«Каково это – жить с ощущением, что ты ничего не можешь ни вспомнить, ни объяснить, тосковать по своему мирному тихому дому, желать узнать свою мать? И как только отец мог справляться со всем этим? – думал Конрад. – А теперь, когда между нами не осталось тайн, смогу ли я спасти отца от его прошлого?» Прямого ответа на этот вопрос не было, отчего опасения Конрада только усиливались.

Теперь стены пещеры целиком были покрыты толстым слоем льда, глубина снега под ногами тоже увеличилась сантиметров до десяти, ярче стал и мерцающий впереди голубой свет. Конрад и Пайпер завернули за угол, и свет сразу стал таким ослепительным, что Конраду пришлось заслонить от него глаза ладонью.

Когда глаза Конрада приспособились к яркому свету и он вновь начал чётко видеть, сердце его на мгновение остановилось, пропустив очередной удар.

Посередине обледеневшей пещеры стояла вертикальная, покрытая густым инеем, каменная плита, а к ней был прислонён замороженный во льду человек, отец Конрада. Лицо Питера Харрингтона было искажено от боли, одна рука прижата к ране на груди. Тело его промёрзло насквозь, кожа обрела синеватый оттенок.