Илона Эндрюс - Грань cудьбы [любительский перевод]

— Да, пожалуй, это было бы неплохо.

— Эта работа, если ты позволишь ей, выжжет из твоей души все человеческое. Она сожрет тебя и выплюнет пустую оболочку. Если ты не будешь осторожен, ты станешь пустышкой. Ни красивой, веселой девушки в роли жены, ни дома, ни любви, ни смеха, ничего. — Кальдар сделал паузу, чтобы убедиться, что тот проникся. — Ты видел старых агентов «Зеркала». Они ходят, позвякивая медалями на груди, будто это их собственный оркестр, но глаза у них мертвые. Это не то, чего ты хочешь.

— В конце концов, они знают, что сделали свою работу.

— Это удовлетворение не согревает их по ночам. Это не замена жизни или чистой совести. — Кальдар указал на дом. — Каждый раз, когда ты попадаешь в подобную ситуацию, я хочу, чтобы ты думал о нашей семье. Если кто-то из нас спросит тебя, почему ты убивал, калечил или пытал, ты должен быть в состоянии с чистой совестью ответить: «Другого выбора не было».

— Уильям…

— У Уильяма есть Сериза, — сказал Кальдар. — Она дама с характером, и она убивает, но она также добра и сострадательна. Сериза ищет равновесия во всем. Уильям слушает ее, потому что знает, что у нее есть то, чего ему не хватает. Это не его вина, что адрианглийцы сделали все возможное, чтобы убить все человеческое, что было в нем, когда он был ребенком. И даже у него есть некоторые границы, которые он не пересекает. Однажды я видел, как он бежал по открытому полю, на виду у вражеских пушек и луков, чтобы спасти Ларк, не заботясь о собственной жизни.

— Это было совсем другое дело! Ларк ребенок.

— Ты можешь сказать мне наверняка, что в этом доме нет детей? Можешь ли ты сказать мне, что один из них не выбежит и не попадет под перекрестный огонь? Ты готов убить Пену на глазах у его семьи?

Гастон открыл рот и тут же закрыл его.

— Племянник, ты должен держаться за свою человечность и тогда, когда придет время возвращаться домой на семейный ужин, ты сможешь делать это с чистой душой. В какой-то момент у тебя появится сын или дочь, и когда ты будешь приходить домой, тебе придется смотреть в глаза своей жене и детям.

Гастон посмотрел на дом.

— Мы убиваем только тогда, когда у нас нет другого выбора. Пена подонок? Конечно, это так. Но он выходит за рамки нашей работы. Мы не судьи. Помни, мы делаем только то, что необходимо. Нам нужны его деньги, и мы возьмем их, потому что они грязные, и мы можем. Но пока он не наставит пистолет на другого человека, мы не отнимем у него жизнь. Я ясно выражаюсь?

— Да, дядя.

— Хорошо.

Они оба замолчали.

Гастон пошевелился.

— Если это поможет, Одри заценила твою задницу, прежде чем уйти.

— Она это сделала?

Одри оказалась рядом с Гастоном.

— Что я сделала?

— Ничего! — Хором воскликнули Кальдар и Гастон.

— Ш-ш-ш, — Одри сердито посмотрела на них. — Может, вы, два болвана, перестанете валять дурака?

— Да, м'леди. — Кальдар склонил голову в полупоклоне.

Одри постучала пальцем по плечу Гастона.

— Думаешь, ты сможешь попасть в тот амбар?

Гастон пожал мускулистыми плечами.

— Конечно.

— Мне нужно, чтобы ты спустился туда, открыл стойла внутри и напугал лошадей.

— Напугал? — уточнил Гастон.

— Улыбнись им или что-нибудь в этом роде.

Он одарил ее безумной улыбкой.

— Я могу это сделать.

— А что же я? — прошептал Кальдар.

— Ты лежишь здесь и прекрасно выглядишь. Я вернусь.

Прекрасно выглядишь, хах! Она за это заплатит.

Гастон и Одри растворились в темноте. Одри и его племянник, казалось, были сделаны из одного и того же теста: она порхала над землей, совершенно бесшумная, почти невесомая, а Гастон крался, как большой кот, не издавая ни звука, несмотря на свое огромное тело. Кальдар повернулся к дому. Ну, ему на самом деле хотелось посмотреть на ее работу. Оставалось только надеяться, что она не погубит их всех.

Вламываться в дом посреди ночи было не в его стиле. У него лучше всего получалось на виду, и, как правило, большую часть дела выполнял его язык.

Вот это была интересная мысль. Хе-хе.

Он сделал себе мысленную заметку, сказать об этом Одри. Может, он добьется от нее еще одного «О, Боже мой!».

Она прижалась к земле рядом с ним.

— Где мой племянник?

— Смотри, — сказала она ему и натянула маску.

Прошла долгая минута, потом еще одна. Они молча лежали на вершине холма. Кальдар наклонился к ней так близко, что их лица почти соприкоснулись.

— Сними свою маску.

— Зачем? — прошептала она.

— Я скучаю по твоему лицу.

Ее глаза расширились. Ага! Наконец-то он забил гол.

— У нас есть несколько минут, — прошептала она. — Ты хочешь целоваться?

Это была ловушка. Стопроцентная, настоящая ловушка Одри. Если он попадется на эту удочку, то пожалеет об этом. Но все же был еще один шанс из тысячи, что она говорит серьезно. Он был бы идиотом, если бы не ухватился за него.

Кальдар аккуратно стянул маску с нижней половины ее лица.

Она щелкнула пальцами, слегка ударив его по носу.

— С тобой все так просто.

— Нет, просто я влюблен. — Он наклонился ближе. Его губы почти коснулись ее губ.

Одри не отстранилась.

— А теперь вспомни, что случилось, когда ты в последний раз пытался это сделать.

— Оно того стоит, — прошептал он.

Дверь амбара внизу с глухим стуком распахнулась. Лошади вырвались в ночь. Одри повернулась к стаду, а он схватил ее и поцеловал. На вкус она была точь-в-точь такой, какой помнил ее Кальдар — как солнечный день посреди темной ночи. Какое-то мгновение Одри не отвечала, было такое чувство, что они оба остановились на краю небоскреба с землей далеко внизу, и она была слишком напугана, чтобы двигаться. Он притянул ее ближе, целуя, успокаивая, любя. Внезапно Одри растаяла в его поцелуе, таком горячем, таком приветливом, и они упали с края в пустоту, но вместо того чтобы рухнуть вниз, они закружились, завернувшись друг в друга. Кальдар потерял всякое чувство времени и места. Он просто хотел от нее большего.

Она ударила его в плечо сжатым кулаком и боль пронзила его бицепс. Кальдар отпустил.

— Ай.

Одри посмотрела на него с искренним возмущением. Возможно, он переступил черту, но всего лишь на чуточку.

— Какого черта? Мы работаем!

Она так серьезно ко всему относится.

— На счастье, — сказал он ей.

Одри натянула маску на лицо.

— Иди за мной и постарайся вести себя тихо.

Они спустились по склону, енот кралась в ночи в нескольких шагах впереди них. У дома сновали взад и вперед лошади, галопируя по подъездной дорожке и перепрыгивая через изгороди. Обереги ничего для них не значили, и они носились взад и вперед, топча цветочные клумбы в своем безумии.

Долгий, завывающий крик разъяренного койота прокатился сквозь ночь. Гастон всегда умел имитировать крики животных.