Марина Александрова - Осколок его души

Китарэ скупо улыбнулся, должно быть, уже прекрасно зная, что я улыбнусь ему в ответ. Вот только, я ни за что не позволю опередить меня и нанести удар первым. Если он поведёт, то это будет уже не бой, а осторожное скольжение вокруг, чтобы не задеть меня.

— Простите.

Никогда бы не подумала, что простое «простите» может так нервировать.

— Извините.

Ещё одна форма «простите» нервировала не меньше. Хотя больше всего сейчас хотелось лупануть по рукам ни в чем не повинной служанке, которой выпала непростая доля приведения волос «бешенного Игнэ» в надлежащий событию вид. Мало того, что ей следовало расплести мои тщательно оберегаемые косы, вымыть и расчесать всё это безобразие длинной до поясницы, так ещё и убрать в традиционный высокий пучок. Я, не приученная к тому, что за мной кто-то ухаживает или особенно заостряет внимание над тем, как следует укладывать волосы, всегда предпочитала то, что не приносило боли, и было удобно. Но День Зимнего Солнцестояния требовал особых ритуалов. Я понимала и терпела из последних сил.

У девушки тряслись руки, она боялась смотреть мне в глаза, тем более, что мне всё ещё нельзя было разговаривать и я лишь сдавленно шипела, стоило ей в очередной раз дёрнуть или потянуть прядь моих волос. Должно быть, моё раздражение не могло от неё укрыться, потому…

— Простите, — очередной писк и острая боль пронзает висок.

Поджав губы, я постаралась покачать головой, мол, ничего страшного, но, похоже, это испугало её лишь ещё больше. И единственное, что хоть как-то удерживало её рядом — это то, что помимо нас двоих в комнате были ещё девушки и двенадцать наследников своих родов, прически которых были закончены.

Ребята уже приступили к переодеванию в ритуальные кимоно своих родов, когда моя прическа была закончена, увенчана мужской заколкой для пучка и золотой шпилькой, на кончике которой был отлит дракон, держащий в открытой пасти алый рубин. Украшение, которое навсегда останется в Храме Двенадцати Парящий Драконов. Та самая шпилька, что некогда венчала пучок моего отца, когда он отправлялся за Полотно. Я смотрела на эту вещь, и сердце замирало в странном волнении… И, кажется не у меня одной. На другом конце комнаты стоял Китарэ. Я поймала его взгляд в отражении зеркала. Пронзительный взгляд почти прозрачных голубых глаз, сказал куда больше, чем любые слова. Я видела на их дне волнение, боль, безысходность и в то же самое время, решимость идти до конца. Ему сложно. Я знала. Он всё ещё не понял пути к самому себе. Ему кажется, что между ним и Аши бездна, которую он не в силах преодолеть, хотя на самом деле эта бесконечность длинной всего в один шаг. Как только он это поймёт, то его уже ничто не удержит. И сегодня, я буду рядом с ним, чтобы помочь.

Кимоно каждого из нас носило ритуальные цвета стихии, к которой мы принадлежали. Так, у Норэ и Эрона это было смешение белых и черных цветов, и лишь цвет бусины в их шпильках, позволял понять, кто из них кто. Китарэ — хрустально-серебристый оттенок, Рэйвон коричневый и черный, Иман — темно-серый и черный, моё же кимоно состояло из алых и черных цветов ткани. Конечно же, оно было мужским. С широким черным поясом, на котором был вышит изгибающийся золотой дракон.

Хорошо, что никто не требовал нашего совместного облачения, хотя помощь служанки в этом нелёгком деле полагалась. Разумеется, мне свою пришлось чуть ли не выталкивать из отдельной комнаты, где я могла бы надеть его. Неспособность озвучивать свои желания вслух уже изрядно раздражала. Хорошо, что на помощь пришёл Китарэ. Он лишь едва коснулся плеча девушки и чуть качнул головой, как её ветром сдуло. Вот только сам наследник не спешил уходить, а бесцеремонно вошел внутрь и запер за собой дверь. Интересно, когда всем станет очевиден факт моей половой принадлежности, этот эпизод кто-нибудь вспомнит? Хотя судя по наглой улыбке наследника, он вряд ли позволит этому произойти.

Китарэ продолжал смотреть мне в глаза, когда его тонкие длинные пальцы легли на ворот моего верхнего кимоно, едва ощутимо заскользили вниз, остановившись на широком поясе. Он легко справился со скрытыми завязками на спине. Послышался шелест ткани, когда он начал снимать его с меня. После чего так же аккуратно снял верхнее кимоно. Пальцы Китарэ невесомо скользнули по моей шее, вызывая рой мурашек на коже. Мы продолжали смотреть друг другу в глаза, и я боялась пошевелиться, чтобы не разрушить этот момент тишины между нами, когда он так будоражил всё внутри, заставляя сердце стучать громче в ожидании каждого его прикосновения и действия. Он чуть наклонился, и его губы легко коснулись моего виска, горячее дыхание обожгло щёку и я потянулась к нему, словно домашняя кошка в поисках ласки, прильнув на мгновение к нему и тут же отстранившись. Он легко справился с завязками на внутреннем кимоно, после чего его руки легли мне на плечи, и он повернул меня спиной к себе. Китарэ осторожно стал приспускать кимоно, в то время как его губы столь же невесомо коснулись моей шеи, нежно скользя по линии позвоночника следом за исчезающей с моих плеч одеждой. Это движение отозвалось горячей волной удовольствия прокатившейся по телу. Нижняя куртка кимоно упала на пол и единственной преградой между мной и его руками, что словно издеваясь, лишь едва ощутимо касались меня, осталась повязка на груди. Мимолетное прикосновение его рук к моей коже, их скольжение, словно едва уловимое дуновение ветерка, которое вопреки всему делало тело особенно чувствительным. Сдавленный стон, который не удалось сдержать, стоило ему по-настоящему поцеловать меня в шею, и проложить дорожку из поцелуев двигаясь выше к линии подбородка. Когда его ладонь легла на мой затылок, заставляя запрокинуть голову и открыться навстречу поцелую, который уже был полон страсти и желания, что эхом отзывалось во мне. В этом поцелуе было всё то, в чем мы так нуждались сейчас. Наша страсть, любовь и желание, что огненным покрывалом укрывало нас обоих, позволяя не чувствовать себя больше одинокими. Мы нуждались друг в друге.

Его губы исчезли быстрее, чем мне того бы хотелось, а затем пытка повторилась вновь. Он надевал на меня кимоно так же медленно. И это больше всего походило на мучительную пытку, нежели на помощь. Его руки умело справлялись с каждой пуговицей и завязками. Но мне казалось, что он надевает на меня не легкое кимоно, а глухой железный доспех, сквозь который я уже не смогу почувствовать его прикосновения так остро и сладко.

— Люблю помогать тебе, — прошептал он мне на ухо, стоило ему завязать последние ремешки за моей спиной на поясе.

Пожалуй, не стоило ему этого делать. Я чувствовала себя раскалённой добела струной, а его шепот и близость, словно открытое пламя прошлось по телу, заставляя обвить его плечи руками и уже взять инициативу на себя. Целуя его так, как мне того хотелось; обнимая так, как я в этом нуждалась, прильнув к его груди всем телом.