Майкл Суэнвик - Мать железного дракона

— …порежут и глазом не моргнут. Так что я их обходил стороной. Мне женской ласки и не надо. Моя единственная любовь — поезда. Узнал я, что товарняки ходят туда, куда не забираются пассажирские, а экспрессы — и того дальше. Есть еще скорые без машинистов и вообще без никого — эти носятся как хотят, подалее экспрессов. Почти никому не под силу на них прокатиться — так быстро мчат. Но я скумекал, как это сделать, и разъезжал на полную катушку. Видел океаны краснее крови, горы из чистого алмаза. Бывал в таких краях, о которых вы и не слыхивали никогда, — Сагеней, Сибола, Такамагахара, Покипси, Ла-Сьюдад-Бланка… [41]

— Слыхом о таких не слыхивала и в них не верю! — усмехнулась хайнтка.

— Ночую я как-то в Алмазных горах на берегу ручья (вода на вкус — чистый виски, только на утро похмелья нет), никого не трогаю, и вдруг мчится мимо поезд, каких я раньше не встречал.

— Да неужели? И как же он выглядел? — спросила Ханна Букса.

— Будто из лунного света сделан. — Голос у Закидона стал мечтательным. — Или изо льда. Вроде как сиял он. Быстро ли шел? Сверхбыстро! В два с лишним раза быстрее всех тех, на которых я катался, а я уж говорил, что катался на самых лучших. От него рельсы звенели, ей-ей. Воздух дрожал. Просто умопомрачительно.

— Теперь заведет свою волынку про свисток, — сказала Бесси Поезд-Ушел таким голосом, будто слышала эту историю, и не раз. — Слаще звука ты в жизни не слыхивал, да?

— Логично. Такой-то поезд? Сладчайший, чистейший звук. Будто Богиня до оргазма додрочилась… И вот говорю я себе: на этом гребаном поезде ты просто обязан прокатиться. Только вот как? Долгонько голову ломал. Потом смекнул: локомотивы же ничем не отличаются от остальных прочих — должны спариваться, чтобы не вымерли. Я ничего такого не слыхал, не видал. Значит, делают они это в укромном местечке. А где найдешь местечко укромнее Алмазных гор? И вот просидел я там в одиночку больше года, смотрел, ждал, вынюхивал. Подфартило мне: фрукты там — круглый год. Сладкие — от одного взгляда десны кровоточат. Так я зубы и растерял. Уж плюнул было совсем, но тут в ночи проехал мимо тот призрачный локомотив (в пятый раз его тогда увидел), а следом второй, нагоняет, только вот она белая, а тот второй — черный. Я — к путям. А там женщина стоит — самая что ни на есть обычная. И вот я…

— Я-то думала, ты нам расскажешь, как очутился здесь, прикованный к бревну, — перебила Ханна Букса.

— Да какого хера это важно вообще? — огрызнулся Закидон. — Важно то, что был я король бродяг, наисвободнейший фей во всей Фейри и самый первый (та женщина не в счет — вы бы поняли, кабы дали договорить), кто прокатился на Белом Локомотиве! Вот кем я был. Королем. А вы со своей жизнью что сделали? А? А?

Пока Закидон рассказывал, сидевшая на бревне девчушка все играла на своей флейте. Теперь она убрала инструмент и сказала:

— Жрачка вроде готова.

И застучала поварешкой по пустому котлу. Из палаток и хижин потянулись бродяги с чашками и тарелками в руках.

В качестве жрачки была водянистая похлебка из консервированных овощей и благотворительной тушенки. Кошка едала и похуже. Поскольку она была новенькой, во время трапезы вокруг нее собрались бродяжки. Бесси Поезд-Ушел любила почесать языком, и вскоре все уже знали про Кошку абсолютно все. Хотя знать-то было особенно и нечего. Но теперь каждая рвалась ее просветить.

— Если долго этим ремеслом промышляешь, — сказала какая-то хайнтка, поднимая руку, на которой не хватало двух пальцев, — пальцев можно лишиться. Тут уж ничего не попишешь. Я считаю, мне еще свезло: нога зато цела.

— А я потеряла два пальца и милка.

— А мой милок на сторону ходил. Я вроде как терпеть не стала, так он меня вышвырнул, и я чуток съехала с катушек. Может, кокнула его, не знаю. В те времена крепко на лунной пыли сидела. В общем, потеряла я его.

— А потом тюрьма. Рано или поздно загремишь в каталажку, верно? — снова встряла хайнтка. — Еще как верно. Нагрянула ты, к примеру, в город, взялась развлекать в задней комнатке забредшего в трущобный кабак тега, вырубила его пивной бутылкой, а как залезла к нему в бумажник, тут-то тебя жандармерия и накрыла. Бывает.

— Это да.

— Эвое [42], сестренка.

— Или набрела ты на пьяного фея, глотку ему перерезала, толкнула потроха, пока свеженькие, а остатки сложила в банку, чтоб деревенщине всякой показывать за денежки. Чего рожу-то кривишь? У самой кривая.

— Ничегошеньки ты не понимаешь, — сказала женщина-сова. — Думаешь, можно жизнь прожить и чтоб все пальчики целы и в каталажке ни разу? Ну, удачки. Тут как со вшами. Пойдешь в миссию к Дочерям Лилит, обкорнают тебе патлы, дадут шампунь специальный, частым гребнем вычешут. Но потом-то снова сюда. Заболталась с подружкой, а вши с нее на тебя и перескочили. Надолго никак не избавиться. Просто научись с ними жить, comprende ? [43]

— Да звездец вообще, — поддакнул кто-то из хайнтов.

Кошка изо всех сил постаралась не чесаться.

Когда доели похлебку, Закидон разломил Кошкины энергетические батончики и раздал всем в качестве десерта. Откуда-то появилась бутылка, и ее пустили по кругу, потом по рукам пошло несколько косяков, кто-то притащил трубку для гашиша. Кошка зажала горлышко языком и притворилась, что пьет, а наркотики, не притронувшись, передавала соседкам. Никто вроде не обиделся.

Наконец пришло время развлечений.

Роль конферансье исполняла Бесси Поезд-Ушел.

— Сперва у нас пара певчих птичек, — объявила она.

Певчими птичками оказались две снежечки-альбиноски, такие хрупкие — вот-вот ветром сдует.

— Я… мы… — промямлила одна, уставившись в землю; а вторая густо покраснела.

Потом обе глубоко вдохнули. Встали плечом к плечу, взялись за руки, словно собираясь исполнить что-нибудь духовное и благозвучное. И грянули развязный мюзик-холльный номер на мотив «Желтой розы Багдада» [44], прихлопывая по коленкам в такт, подвизгивая и покрикивая:

Пели они, на Кошкин вкус, дольше, чем следовало бы, зато публика в конце смеялась и аплодировала. Бесси кивнула с важным видом, и снежки облегченно вздохнули.

— Теперь ты, — велела ведьма.

Рядом с Кошкой появилась нагиня и мотнула головой — давай, мол.

Кошка встала. Она волновалась. На нее уставились блестящие глаза зрителей: в некоторых читалась злоба, а в некоторых — просто предвкушение неудачи. Хайнты замерцали и материализовались поближе к ней. Бесси откинулась, опираясь на локоть, вид у нее был скептический.

— Я тебя вытащу, — прошептала Хелен. — Просто повторяй за мной. Так, чтобы тебе поверили! Убеди их, что это правда. Только и всего.

Кошка трижды, как профессиональная сказительница, резко хлопнула в ладоши, призывая к тишине. Прикоснулась к голове, губам, сердцу и ширинке, свидетельствуя, что каждое сказанное ею слово в некотором смысле будет правдой. А потом позволила словам Хелен излиться из себя.