Майкл Суэнвик - Мать железного дракона

Когда Кошка с кем-нибудь заговаривала, собеседник на время возвращался к подобию жизни. Но ненадолго.

Раз она обратилась к кому-то из строительных рабочих.

— Я стояла прямо там, когда океан выпил наш город, — рассказывала женщина с пневматическим молотком. — Море вздыбилось горой, и я подумала, что умру. Жаль, что не умерла, — лучше уж так, чем этот приговор. Одна и та же пустая жизнь на веки вечные.

— Но вы наверняка можете уйти. До окраины Иса — рукой подать, а морской народ хоть и отличается свирепостью и диким нравом, все же не лишен дружелюбия.

Строительница подняла пневмомолоток и всадила гвоздь в панель из морского дуба, которую как раз устанавливала.

— А может уйти гвоздь, если его вогнали в доску?

— Но вы-то не гвоздь.

— Тогда что я такое? Что такое мы все? Мы настоящие? Или призраки? Я не знаю. Воспоминания так туманны. Каждый день одно и то же. Все дети давно выросли. Теперь детей нет. Только нестареющие и неумирающие взрослые.

— Скажите-ка вот что, — попросила Кошка, — почему, если в Исе никто не умирает и не рождается, тут не прекращается стройка? — (В здании, где они беседовали, еще не успели вставить окна, и рыбки с улицы беспрепятственно плавали туда-сюда.) — Половина здешних домов пустует. В остальных занято лишь несколько квартир. Явно больше никому здесь не требуется жилье.

— Не я устанавливаю правила, не я задаю вопросы. Я строитель. Я строю.

В Кораблекрушительном парке Кошка повстречала двоих рабочих, которые невозмутимо оттирали с корпуса «Литос Пандорас» [139]большое, сделанное при помощи трафарета граффити — белого, свернувшегося кольцами змея. Под змеем квадратными буквами значилось «VENIT» [140].

— Кто это нарисовал? — спросила Кошка.

— Да мне насрать, — ответила первая поденщица. — Главное, пусть уже завязывают с этой херней.

— Раньше я в Исе граффити не видела. Зато в других городах, где мне случалось бывать, их полным-полно.

— Пятый раз на этой неделе, — вмешалась вторая поденщица. — И все — разные по стилю, явно разные ребята кропали. Отчищать их — страшная морока. Но всяких рачков и прочую мерзость соскабливать и того хуже.

— А вы знаете, что оно означает? — спросила Кошка.

— Да мне насрать. Я ж вроде говорила.

— Не имею понятия, — отложила щетку вторая поденщица. — Но вот что странно, прошлой ночью мне приснился змей. Я об этом и не вспоминала, пока ты не спросила. Уродливый такой. Длинный, что Демиургов член, бледный, как титьки у госпожи Нюкты [141]. Проснулась вся в поту, будто это что-то значит, сечешь?

— Ты скреби давай, корова. Мне то же самое снилось, но я-то груши почем зря не околачиваю.

В одном борделе с превосходно укомплектованным баром, где никто ничего не пил, и оргáном, на котором никто ничего не играл, Кошка побеседовала с секс-работником.

— У меня любовница была пристроена в надежном месте за городом, когда у нас тут наступил судный день имени Дахут. Наверное, умерла уже давно, я даже имени ее не помню. А жена все коптит, век за веком, не меняется ни капли, с каждым годом все предсказуемее, гадость такая.

— Тяжело вам.

— Ну и ей досталось по заслугам. — Лицо собеседника перекосилось в жуткой гримасе. — От меня она тоже уже невесть сколько лет ничего нового не слышала.

— А у вас были в последнее время странные сны?

— Нет. Только тот — про змею. Но это как у всех.

Близилось время обеда, Кошка заглянула в ресторан и принялась развлекаться, снимая тарелки с подносов у проходящих мимо официанток. Потом подсела со своей добычей за столик к одинокой финансистке (судя по бланкам с таблицами и финансовому калькулятору HP-12C).

— Как бизнес? — спросила Кошка, намазывая васаби на сашими.

— Никак. С точки зрения экономики в Исе не капитализм и даже не меркантилизм — тут прóклятая экономика. Все делается не по рациональным причинам, но потому, что так предписано. Так что у меня нет никакой функции. Но я была менялой, когда на город обрушились сыновья Лира, и теперь обречена заниматься бесполезным делом, которое не приносит радости.

— Почему вы не уйдете из города?

— Не знаю. А вы сами пытались?

— Я… Почему-то не пыталась. Никак не соображу почему.

— Ну вот. — Финансистка убрала свои бланки в портфель. — Пора возвращаться в офис.

— Вам в последнее время сон снился? Про большого белого змея?

— Как странно. Совсем про него забыла. А как вы?.. Не важно. — Финансистка бросила на столик визитку. — Если понадобятся финансовые услуги, разыщите меня.

Так и шла жизнь в Исе. Крылечки каждый день подметали, за общественными клумбами, засаженными погонофорами, исправно ухаживали. В театрах играли спектакли и оперы. Во время праздников перекрывали улицы. В честь важных событий приносили в жертву водяных быков и гиппокампусов. В городе царили мир и процветание.

Благополучная жизнь, если бы хоть кому-нибудь хоть до чего-нибудь было дело. Но на спектакли, концерты, уличные ярмарки и жертвоприношения никто не приходил.

— Чем ты занята целыми днями? — поинтересовался как-то за ужином Финголфинрод.

Разнообразия ради ужинали они не в его номере, а в таверне, через которую брат и сбежал в Ис («из одной ловушки в другую» — так он сам теперь об этом говорил). Еду разносили грудастые девицы, эль разливали по крýжкам из пивных кранов, а в очаге весело трещал огонь, время от времени выстреливая в трубу снопом пузырьков. В любом другом городе это было бы приветливое и радостное место.

Кошка рассказала, и Финголфинрод удивленно спросил:

— Но зачем?

— Основной военный принцип: не можешь предпринять никаких эффективных действий — собирай информацию. Я и собираю. Как насобираю достаточно — пойму, что делать.

— Да? Сомневаюсь. Я уже очень давно узнал, что в Исе невозможно ничего узнать. Всё и вся именно то и те, чем кажутся. — Финголфинрод махнул в сторону завсегдатаев: они сидели в своих отделанных дубом, фацетированным стеклом и блестящей латунью закутках, точно заселившие морской риф приспособленцы. — Выпивохи выпивают, поддавалы поддают, а лизоблюды… видимо, лижут блюда. И нигде не найдешь ничего нового, неожиданного или странного.

— Сегодня я видела странный рисунок на стене.

— Быть того не может. Кто бы мог на такое сподвигнуться? Кстати говоря, скоро ко мне заглянет Дахут, и она была бы очень рада с тобой повидаться.

— После того, что она со мной сделала? Ну уж нет.

В ту ночь Кошка отправилась спать пораньше, в том числе чтобы избежать встречи с Дахут. Когда она уже проваливалась в сон, из темноты послышался голос:

— Было зажжено три свечи. Две задуты.

Кошка резко села на постели — точно так же, как и в прошлый раз. Но комнату осматривать не стала — знала, что найти говорившего не получится.