Лин Рина - Книжные хроники Анимант Крамб [litres]

Чтобы лишний раз не смотреть ему в глаза, я взяла чайник и налила немного чая во вторую чашку на подносе. Мои руки слегка дрожали.

– Мне двадцать семь. А вам? – Мистер Рид захлопнул книгу, положил ее себе на ногу и позволил мне протянуть ему чашку.

Часть моего разума уже отняла от его возраста десять лет, удивляясь, что ему пришлось учиться в семнадцать лет. Но другая, бо́льшая часть моего внимания была посвящена вопросу, который задал мне мистер Рид.

– Девятнадцать, – ответила я, и впервые в жизни мне стало стыдно за свой возраст. С одной стороны, я была уже слишком стара, и при этом мне нечего было предъявить, в отличие от него, который в этом возрасте уже учился. С другой, потому что я была еще так молода и все-таки считала себя достойным собеседником.

Восемь лет разделяли нас, что в обществе нашего времени считалось ничтожно малым, если не идеальным для связи. Однако здесь и сейчас я чувствовала, что мы словно из разных миров.

Мистер Рид вопросительно и вызывающе приподнял бровь, но при этом промолчал. Мне хотелось, чтобы он что-то сказал, просто чтобы у меня не было неопределенности по поводу его мыслей.

Тишина продолжалась. Мистер Рид поднес чашку к губам, закрыл глаза и явно наслаждался этим первым глотком. Словно он весь день не мечтал ни о чем другом.

Я попыталась не смотреть на него слишком явно, ища глазами что-нибудь, что могло бы отвлечь мои мысли.

Мой взгляд упал на книгу, которая все еще лежала на ногах мистера Рида. Это был небольшой том стихов неизвестного мне автора.

– Вы читаете стихи? – тихо спросила я, потому что не выдерживала молчания. Я хорошо могла себе представить, что мы были двумя людьми, которым может нравиться молчание друг друга. Но сейчас я чувствовала себя слишком неуверенно, чтобы обладать внутренней спокойствием, необходимым для этого.

– А вы – нет? – откликнулся мистер Рид и отставил в сторону чашку, чтобы взять в руки книгу.

– На самом деле нет. Я предпочитаю научно-популярную литературу, – призналась я, надеясь, что это была та черта, которая ему понравится. В любом случае мне хотелось бы, чтобы и я была человеком, который мог бы ему понравиться. Никогда в жизни я не задумывалась ни о чем подобном. О чем он думал, чего он хотел? Подходила ли я ему, или я все сделала неправильно. Может быть, ему понравился мой амбициозный характер, а может быть, это сделало меня для него совершенно неправильной женой, потому что он желал мечтательную душу для своего рассудительного разума.

Или я с самого начала все разрушила тем, что осмелилась дать ему отпор, вторглась в его личное пространство в кабинете, вскрыла почту и даже поучала его и сделала ему выговор?

Кто мог догадаться, о чем думает такой человек, как Томас Рид?

– Мне нравится, – признался он, и мне сразу же почудился дружелюбный тон в его голосе. Это была лишь небольшая перемена, но она превратила допрос, который мы вели, в разговор.

– Почему? – Я нашла в себе мужество задать вопрос и не знала, куда деть свои пальцы.

Мистер Рид наморщил лоб, задумчиво глядя в пространство.

– В лирике что-то есть, – начал он довольно неопределенно, а потом фыркнул про себя. – Возможно, просто потому что я сам не способен создавать ее, – просто сказал он и положил книгу на стол. Он снова замолчал, взял чашку с подноса и молча пил свой чай, пока я чувствовала, как идут секунды.

Потом вдруг моргнул и рывком выпрямился в своем кресле.

– Боже мой, как невежливо с моей стороны, – пробормотал он скорее, чем сказал, пытаясь подняться.

– Куда вы собрались? – обеспокоенно воскликнула я и тоже встала. Что еще ему пришло сейчас в голову?

– Я принесу вам чашку, – объяснил мистер Рид усталым голосом, и я почувствовала нарастающую теплоту в животе.

Это был, наверное, самый вежливый жест, который он мне оказал.

– Сядьте, – все же сразу остановила я его, вытянув руку, заставляя его тем самым снова опуститься в кресло. – Я сама принесу себе чашку. Вы можете еще раз попытаться быть вежливым, когда поправитесь, – сказала я с небольшой долей серьезности и оттенком иронии, не сумев подавить улыбку, появившуюся на моих губах и вызванную покалыванием в животе.

Было почти гротескно, как мало нужно было этому человеку продемонстрировать, чтобы мои мысли вращались только вокруг него.

– Я могу быть вежливым, когда захочу, – тут же парировал мистер Рид, задетый моим уколом, и в своей угрюмой манере поджал губы.

– Тогда вы, вероятно, большую часть времени недостаточно этого хотите, – просто вырвалось из моих уст, потому что это соответствовало моей манере, и потому что я недостаточно хорошо контролировала свои собственные мысли. Быстро повернувшись, я подошла к застекленной полке, на которой, как мне казалось, я видела чашки, и открыла ее.

– Возможно, – согласился мистер Рид, сделал глоток и улыбнулся.

Как и в прошлый вечер, я заставила мистера Рида хоть немного поесть, а затем в подобающее время попрощалась, чтобы отправиться спать.

Он поблагодарил меня за чай и сообщил, что намеревается на следующий день снова вернуться к работе.

Я успешно отговорила его от этого, но он поделился со мной тем, что его обязательства во второй половине дня невозможно отложить.

И вот снова они. Эти таинственные обязательства в среду и пятницу после обеда, которые так и оставались для меня загадкой.

Меня злило, что я не имела ни малейшего понятия о, казалось, крайне важной составляющей жизни мистера Рида, такой важной, что он даже в таком состоянии не мог их отменить.

Я приготовилась и легла спать. Однако сон не шел. Я раздраженно ворочалась в кровати, размышляя о своеобразной манере мистера Рида быть дружелюбным и отстраненным одновременно. Он не был особо разговорчивым, и из него трудно было что-то вытянуть.

Я также очень мало знала о нем, что признавала вполне приемлемым, поскольку я считала его хорошим человеком. Между тем мне казалось, что я вижу в нем человека, прячущегося за фасадом угрюмых взглядов и склонности к грубости.

Только эти таинственные обязательства были как бельмо на глазу, как камень на груди.

Что, если он действительно был шпионом или принадлежал к культу, совершавшему страшные обряды? Тогда это объяснило бы, почему он так мало спал.

Но мысль, что у него была возлюбленная, казалась мне гораздо ужаснее. Почему бы этот факт должен быть тайной? Было бы ужасно узнать, что он любил другую.

Однако еще хуже не знать этого.

Возможно, знание освободило бы меня. Мое сердце осознало бы, насколько бессмысленно любить человека, которым не сможешь обладать, и в конце концов, уступило место логике, чтобы принять правильно решение.