Елена Кисель - Немёртвый камень

Цепи надежной порваны звенья;

Ты остаешься на ласковой суше,

И в штормовом, неотвратном круженье

Вижу тебя я все реже и хуже.

Грудью я бьюсь о холодные волны,

Парус — повис, как иззябшие крылья.

Время, мой якорь, проститься безмолвно:

Я против ветра пути не осилю…

Может, так лучше? Наш пусть нам неведом…

Тонет твой шепот в бушующей хмури…

Что? Собираешься броситься следом?

Остановись! Я пойду против бури!

Она понятия не имела, что это обозначает, но от последних слов тугой узел в груди ослаб — потому что она и правда собиралась броситься за ним, куда бы он ни позвал. Бестия опустила плечи и развернулась к Майре.

— Я сооружу портал до Бересклевта, — сипло сообщила она. — Это не слишком далеко, и оттуда летают драконы. Мы отправляемся в Одонар, где ты сможешь прийти в себя.

— Там сейчас соглядатаи Ниртинэ, — заметила Душечитательница.

— У меня на пути они не встанут, так что внутрь мы попадем беспрепятственно, — Бестия говорила сухо, — о тебе там позаботятся, и можно будет подождать… пока закончится суд.

И изо всех сил постаралась заглушить, не добавить это самое «и то, что за этим последует».

В поезде Макс вел себя… нервно. Проводник почти поседел, глядя, как Ковальски высыпает один за другим пять пакетиков кофе в единственный стакан, потом размешивает и пробует с комментарием:

— Нужно будет прикупить кофе на станции.

Процедура повторялась в третий раз, отчего бедный проводник и не удержался — притащился поглазеть.

Кристо валялся на верхней полке, Дара сидела напротив Макса и была занята пристальным анализом выражения его лица. Анализ подсказал, что Макс дергается из-за конечного пункта их прибытия.

Ковальски предупредил почти готовый ее вопрос.

— А они не могли выбрать место с другим названием? Ну там, Саратов, Владивосток… почему именно Бобропужск[1] ?

Он произнес название правильно, но с омерзением. Дара слегка приподняла брови: ее удивляло такое начало разговора.

— Ну, им показалось — это так по-целестийски…

Ковальски фыркнул прямо в кофе, и ему пришлось вытираться рукавом.

— Дети…

— Макс. Скажи только честно: тебе почему-то не нравится Россия?

— А с чего бы я должен к ней воспылать?

— Но ведь это же немножко твоя родина — или я ошибаюсь?

Макс посматривал в окошко на леса и поля с открытой враждебностью.

— Мать была отсюда. Ничего хорошего это не принесло… никому.

— Поэтому ты ненавидишь страну?

— Не поэтому… черт, — Макс наконец перестал отвечать механически, глядя на кофе. — Не ненавижу. Но можешь ты припомнить — сколько раз мы были в славянских странах и сколько раз что-нибудь случалось?

Дара немного подумала:

— Болгария…

— Нарвались на «гидру», во время обезвреживания угробили половину урожая томатов, — охотно припомнил Кристо.

— Украина…

— О, это когда нас пытались отправить на какую-то гиляку?

— Я о твоем отравлении. Как ты вообще… как вообще можно отравиться шоколадом?

— Ну, я не то чтобы отравился… кхм… скорее, переборщил.

— Беларусь?

— Гонки от местного ОМОНа или все-таки час-пик в электричке?

— Словакия?

— Так, вот это я вообще вспоминать не хочу!

— Делайте выводы, молодые люди, — подытожил Макс, обращаясь к полупустому стакану с кофе.

— Да ладно, — тревожась, заговорила Дара, — а может, с Россией всё будет не так плохо. Сколько раз ты там бывал, я имею в виду — по делам?

— Четыре. И все четыре раза потерпел фиаско. Может, не с теми людьми работал или не везло… но стратегические выкладки там мне не помогали.

Дара, кажется, серьезно раздумывала над всей этой информацией.

— А США ты…

— Тоже недолюбливаю, — подтвердил Макс почти мгновенно. — Но, поскольку именно там я прожил большую часть жизни — я бы предпочел, чтобы мы были на территории Штатов.

Последнюю фразу Макс произнес по-английски. Что и дало свои результаты: проходивший мимо их купе мужчина немедленно втиснулся внутрь с восторженным воплем: «О-о-о! Вы тоже американцы!»

— Нет, — по-английски отсек Макс. — Я тут просто рассказывал, как я недолюбливаю Америку.

Предельно честный ответ не убавил энтузиазма янки. Грег Мартинс был из особой породы американцев: он по вечерам смотрел «Дискавери», так что мог считаться личностью просвещенной. Святой целью его жизни было искать приключений на свою обширную пятую часть, так что он почти мгновенно втянул в разговор Кристо и даже слегка заинтересовал Дару. В тридцать пять лет Мартинс испробовал все: влезал на горы, таскал за хвосты крокодилов, прыгал с парашютом, ездил на собаках, но так в его жизни чего-то и не хватало. С досады он начал посещать удаленные от цивилизации уголки планеты — ему дважды сломали челюсть, пару раз хотели принести в жертву, за ним гонялась местная мафия, его кусали змеи, бешеные собаки, тарантулы из-под подушки, игривые старушки. Он заболевал разными болезнями, пытался есть живых осьминогов и спорить с таможней — потом возвращался в Аризону, залечивал переломы и болячки и опять несся на поиски острых ощущений.

Бобропужск должен был стать одним из них. Грег, как и целестийцы, выбрал город за колоритные название и глухое расположение. Он лелеял мечту встретиться на улицах с медведем.

— Да откуда он там возьмется? — резонно возразила Дара. — Россия — индустриальная, продвинутая страна, конечно, со своими особенностями, но…

— Но ведь я же не думаю встретить медведя в Москве или в Санкт-Петербурге! — оскорбился американец. — Каждый образованный человек знает, что крупные города — оплоты цивилизации. Но Бобропужск…

Он произносил это название с таким удовольствием, что Ковальски чуть не откусил край стакана.

До прибытия говорил в основном Мартинс. Дара только назвала их имена и заметила, что они едут в Бобропужск по делам, не имеющим отношения к медведям. Этого хватило: следующие несколько часов они молчали и от души наслаждались порцией американского патриотизма и стереотипов о России, которые в них перекачивал славный любитель экстрима.

Макс молча смотрел в окно, будто подгонял поезд. Время от времени он тихонько поглаживал золотую прядь — неизменно мягкую и неизменно ободряющую. В стекле отражалось его лицо — сведенное в маску стремления вперед и только вперед, лицо человека, которому не нужно читать, или слушать музыку, или еще как-нибудь отвлекаться, которому чуждо здесь вся и всё, потому что его цель — там, его жизнь — там…

«Иду, потерпи…»

Он первым сорвался с места, когда вагон начал замедлять ход перед нужной станцией.

Поезд помедлил полминуты — и унесся к более значимым городам. На вокзале Бобропужска сошли только одонарская тройка и американский искатель экстрима. Искатель продолжал грузить информацией, только теперь время от времени щелкал «зеркалкой»: